– Конечно, я и раньше встречала незаинтересованных клиентов. Были встречи, на которых жених ни разу не оторвался от телефона, чтобы что-то сказать.
– Кажется, я не брал телефон на нашу встречу.
В твоей эпохе их еще не изобрели. В твоем киномире «Антологии драмы», думаю я, но он говорит:
– Я из Мэриленда[10].
Не могу понять, шутит он или нет. Если да, то он стер весь юмор со своего лица, пока я не увидела. Ясно лишь то, что он хочет вернуться к этому заказу и все выяснить, и, думаю, надо ему рассказать. Впервые меня о таком просят.
– Наверное, потому что вы… ээ, вы… казались отстраненным, пусть и пришли на встречу. Очень несчастным… если честно, она тоже. Она не была такой несчастной, когда мы только вдвоем встречались.
Он отодвигается в кресле. Кажется, его спина впервые за вечер коснулась спинки мебели.
– Вам не понравилось ничего из ее выбора. Это по виду было ясно. Но вы просто моргнули и как бы стерли все эмоции с лица. – Как мне знакомо это стирание эмоций с лица. Я наблюдала, как родители делают это годами, с каждой ссорой все больше отдаляясь.
– Она хотела услышать и ваше мнение. Она была разочарована.
– Да, – произносит он совершенно серьезно, – я часто ее… разочаровывал.
Мне сразу же захотелось взять свои слова назад, смягчить как-то этот разговор, сохранить мир между нами.
– Послушайте, я вас не знаю. И не знаю Эйвери. Может, у вас в тот день была ссора или не знаю. Может, это было нормальным для ваших отношений, а я все не так поняла. Совершенно неправильным с моей стороны было…
– Вы все верно поняли, – быстро произносит он. Затем чуть сдвигает ладонь и обхватывает пальцами свою чашку, поворачивает на четверть вокруг оси. Движение выходит удивительно точным. Кажется, он не собирается продолжать, и я сижу, уставившись в свою чашку. Вдруг он заговорил, но так тихо, будто вообще не ко мне обращается.
– Я… подстраивался. Она была главной, а я следовал, потому что так было легче. Вот такие отношения.
В удивлении я смотрю на него, и в воздухе между нами вычерчивается шрифт Спенсериан – первая за месяцы искорка вдохновения. Мне это чувство знакомо, гласит надпись, но я молчу. Мы в тишине потягиваем напитки, а поскольку мой – это настоящий дефибриллятор в чашке, я первая возвращаюсь в игру.
– Я ничего подобного не планировала, – обыденно говорю я, стирая, как ластиком, уже образовавшуюся между нами связь. – Это просто случается само собой, я только потом осознаю. – Какое-то странное и новое ощущение: хочется все ему рассказать. «Иногда буквы открывают мне правду: когда мне нервно, трудно, одиноко. Когда я в ступоре… ничего не могу нарисовать, а если пытаюсь – высказываю в рисунках больше нужного».