О диагнозе из больницы сообщили письмом. Супратенториальная глиома.
– Вот как это теперь называется, – сказала Рейчел. – Глиома.
– Тли-у-ма, – повторил за ней Артур.
Элиза протянула ему кусок банана.
– Когда тебе к врачу?
– Завтра, – бросила Рейчел, уставившись в бумаги.
– Так скоро?
– Я им не перезвонила. – А на следующий вопрос Элизы она ответила: – Спешить некуда.
Элиза сосредоточила все свое внимание на Артуре, методично поглощавшем банан. Она училась не слишком остро реагировать на нарочитое спокойствие Рейчел. С тех пор как той поставили диагноз, у них так и повелось: Рейчел обрела невозмутимость фаталиста, Элиза же рвалась помогать и поддерживать. Это выматывало обеих. Элиза обсуждала с доктором Маршалл, как изменить сложившееся распределение ролей, но научиться игнорировать инстинкты было не так-то просто.
– Я схожу с тобой. А Хэл заберет Артура.
– Папа, – сказал Артур.
– Опять меня будут изучать. Эта штука похожа на адронный коллайдер. Суют тебя в трубу, просвечивают насквозь, а найти все равно ничего не могут.
– Знаю, – кивнула Элиза. – Как ты себя чувствуешь?
Рейчел достала Артура из детского стульчика.
– Со мной все в порядке. – Она стукнулась с ним носами. – Верно, эй?
Артур посмотрел на мать и повторил:
– Муравей.
readkey;
Теперь Элиза ходила к Сондре Маршалл одна. Раз в неделю оставляла Артура и Рейчел валяться в обнимку на диване, садилась на велосипед и ехала к дому с дверью в торце. Каждый раз в ожидании, когда терапевт ей откроет, она смотрела на звонок с табличкой «Дом» и думала о Рейчел.
– Как ваши дела? – Доктор Маршалл уселась в свое кресло.
– У Рейчел в понедельник заканчивается химия. Она совсем притихла. Но чувствует себя лучше.
– А вы?
– Я скучаю по ней.
– Как это?
– Она же умирает.
Элиза перевела взгляд на окно на противоположной стене кабинета. И вспомнила, как Рейчел наклонилась к нему, когда они впервые сюда пришли. Прижалась лбом к стеклу.
– И это меняет то, что вы к ней чувствуете?
– Все, что мы делали вместе, теперь в прошлом, – ответила Элиза.
– В каком смысле?
– Ей недолго осталось. Может быть, год. И каждый прожитый день никогда не повторится.
– Разве не у всех так? – кивнула доктор Маршалл.
– Да, но мы больше не можем позволить себе роскошь закрывать на это глаза.
– Думаете, было бы лучше, если бы вы не знали?