Так что обращаться к нему за помощью было совершенно бесполезно. Он эту ссуду дал только на 3 месяца, под 20 % и с нотариальным оформлением. И если эти условия я рассчитывала выполнить благодаря оформляемому на работе льготному кредиту, который не успела оформить до покупки, то теперь… Поэтому подписать бумаги о возвращении мне денег фирмой, с учётом моего отношения к рекламируемому Людмилой проекту, я не могла. Но, с другой стороны, это решение бросало мою подругу в бездну проблем. Я смотрела на Людмилу, и недоумевала: за что господь покарал её, а заодно и меня— Но я ещё не знала, что ждёт нас впереди. Отделавшись от коммерсантки обещанием подумать, что в данной ситуации можно сделать, я легла спать. Уснула, так ничего не придумав. Наутро с тяжёлой головой и отвратительным настроением поплелась на трудовую вахту.
От работы я вообще-то не ожидала никаких проблем, как вдруг любимая так сказать, начальница подплыла к моему столу с изяществом и доброжелательностью Летучего голландца. В ответ на мой недоумённый взгляд она сообщила, что только что позвонил директор риэлтерской конторы (той, где работала моя подружка,) и любезно поинтересовался, действительно ли я забрала свои деньги и отказываюсь от предложенного мне варианта квартиры, или слова его сотрудницы Людмилы Николаевны Сладких об этом и о том, что вашу расписку она забыла дома, не совсем правдивы— И также господин директор просит позвонить ему, чтоб рассеять это досадное недоразумение. Срочно. Наталья Генриховна возвышалась надо мной как монумент Петру работы Церетели. Более того, я была убеждена, что так она может стоять до конца рабочего дня, или до тех пор, пока я не позвоню. Ну что я могла поделать— Я позвонила. И сказала, что всё так и было. И как будто этого было мало, Наталья Генриховна заявила, что раз я отказалась от квартиры, то льготный кредит мне теперь совершенно не нужен.
Начиная с обеда, я принялась звонить Людмиле. Телефон был обреченно недоступен. Вечером, не застав её дома, решилась отправиться к Виталику. Как оказалось, дома он не появлялся третий день, а Людмилочка, да, была, но часа два тому, о словам мамы. Во вторник Людмила не вышла на работу. В среду и четверг тоже. Я уже собиралась звонить в милицию, больницу и морг, но вечером пятницы подружка ворвалась ко мне, изрядно напугав маму зарёванным лицом и полной неспособностью членораздельно выражать свои мысли. Я долго отпаивала ее валерьянкой и чаем и наконец, сквозь слезы, стоны и причитания удалось разобрать следующее.