В первый день весны экскурсовод вошёл в музей с букетиком ландышей, которые на его глазах превратились в стальные сосульки. Арион чувствовал, что он ржавеет в этом духе времени. Его дух оседал металлической пылью в горшках Нижнего Египта. Не помогало даже надгробье фараона, возле которого он облучался часами, вызывая недовольство администратора, который утверждал, что прилипший к плите экскурсовод высасывает своим спинным мозгом мистическую силу бывшего владыки.
– А кому она нужна, мистика, – спрашивал экскурсовод.
– Будущей науке, – кротко отвечал администратор.
Ариону приходилось прилагать колоссальные усилия, чтобы не дать мыслям превратиться в металлические стружки. Три башни стали напоминать ему гигантские чугунные ядра, а окна гигантские жерла пушек. Они в упор расстреливали Ариона. Он уходил с чугунными осколками в сердце. Молодой администратор оказался на износе. В его взгляде была расщелина, в которую Арион падал, как в бездну. Видя экскурсовода, тыкающего в земную историю человечества указкой, обутой в железный наконечник, хранитель музея говорил.
– Вы, Арион Сергеевич, не тыкайте, а восславляйте!
– Кого? – спрашивал Арион.
Он смотрел на администратора, как на случайно затесавшуюся деталь в музей.
– Древность, – отвечал администратор, любовно осматривал полки, где покоилась не древность, а останки древности.
– А кому она нужна?
Администратор мягко говорил, что искреннему, но не сдержанному молодому товарищу нужно приобщиться к идее ответственности за прошлую судьбу человечества.
– Делом или словом? – спрашивал Арион.
Администратор был деликатен. Он затыкал уши ватой, ссылаясь на простуду.
– Я сам могу своей рукой наделать сколько угодно такой древности, – отвечал экскурсовод.
Администратор принимал слова Ариона за блуд и напрасно принимал. Это были уже шаги воли экскурсовода. Могучую поступь Ариона хранитель музея почувствует, но слишком поздно. Её следы останутся в музее в виде максимально упрощённого мира древностей, но до этого было далёко. Непрозорливый хранитель музея соглашался и говорил, что экскурсовод совершенно прав, что рука современного человека качественнее, изобретательнее и изворотливее, но рука древнего человека – это рука мученика и страдальца.
– То есть? – бросал Арион.
Эта фраза настораживала администратора. За ней следовали непредвиденные поступки экскурсовода.