– Все еще болит? – спросила она.
– При быстрой ходьбе. И иногда в сырую погоду. – Он приподнял руку с матраса и, согнув правую ногу в колене, рассмотрел шрам. – След ренессанса, – задумчиво произнес он. – В виде гранатного осколка.
Элен вздрогнула.
– По всей видимости, это было ужасно. – Затем, с непонятно откуда взявшейся страстью, выкрикнула: – Как я ненавижу боль! – В ее голосе слышалось яростное, глубоко личное негодование. – Ненавижу! – повторила она, чтобы все на свете Кейвелы и Найтингейл слышали ее.
Она снова заставила его думать о прошлом. О том осеннем дне в Тидворте восемнадцать лет назад. О правилах поведения во время бомбежки. О сумасшедшем новобранце, который недобросил гранату. Об истерике и панике в самом начале войны, первоначальном ужасе. Теперь это казалось поразительно далеким и несовременным, как некая звезда, разглядываемая не с того конца телескопа. И даже боль, не прекращавшаяся месяцами, теперь почти ушла в небытие. Физически это было самое худшее, и память его, как память безумца, уже почти избавилась от этих образов.
– Нельзя помнить боль, – произнес он вслух.
– Я могу.
– И ты не можешь. Можно помнить сам факт и то, что ему сопутствовало.
Тот случай произошел в родильной палате на Том-Иссуар, а сопутствовали ему нищета и унижение. Ее лицо исказилось при этих словах.
– То, как все было, ты никогда не будешь помнить, – продолжил он. – Ты даже не будешь помнить чувство наслаждения. Сегодня, например, ты не помнишь, что было полгода назад. И это к счастью. – Он улыбнулся. – Подумай, что было бы, если бы ты помнила запахи всех духов и все поцелуи. Какой унылой была бы жизнь. И есть ли на свете женщина, которую Создатель наделил бы как памятью, так и хотя бы двумя детьми?
Элен охватило волнение.
– Я не представляю, как все это вообще возможно, – тихо сказала она.
– Именно так, – утверждал Энтони. – Муки и наслаждения новы всякий раз, когда мы их испытываем. Свежи, как весенняя листва. Каждая гортензия, аромат которой ты вдыхаешь, есть первая гортензия в твоей жизни. И первое заключение под арест…
– Ты снова говоришь как идиот. – Элен сердито прервала его. – Запутался окончательно.
– Мне казалось, тебе становится яснее, – возразил он. – И все-таки чего ты от меня хотела?
– Я хотела, чтоб ты объяснил мне меня, себя, нашу жизнь, счастье. А ты разглагольствуешь как философ. Глупый как бревно.