.
На этом экскурсия по Вильне завершалась. Самое время для заключительных рассуждений. Шмерке напоминал гостю, что между воплощениями самого древнего и новейшего Литовского Иерусалима – между Большой синагогой и ИВО – всего двадцать минут пешком: 350 лет за 20 минут. Он отмечал дистанцию культурного характера между двумя этими точками – синагогой и современным научно-исследовательским институтом. И одновременно подчеркивал внутреннюю преемственность. Еврейская Вильна живет силой разума. Она верна постулату, что интеллектуальные богатства способны рождаться среди нищеты и преследований, способны не только их превозмочь, но и затмить.
Виленские евреи любили рассказывать историю Виленского Гаона и одну строку из нее сделали своим девизом. Компания школьников заметила рабби Элияху на улице – в тот редкий момент, когда он все-таки вышел из дома. Дети начали кричать: «Виленский Гаон! Виленский Гаон!» И тут рабби Элияху повернулся и сказал одному из мальчиков: «Йингеле, вил нор, весту зайн а гоэн» («Мальчик, если ты этого захочешь, ты станешь гаоном» (гением) «Вил нор» звучало почти как «Вильна». Литовский Иерусалим – это символ того, что сила воли способна выстоять в любом противостоянии. Евреи в диаспоре способны достичь величия, «если этого захотят». Именно это, завершал свое повествование Шмерке, и имел в виду вождь еврейских социалистов Вульф Лацкий-Бертольди, когда во время посещения Библиотеки Страшуна заявил: «Вильна – не город; это идея»[30].