Снег под ногами громко скрипел, и казалось, кто-то догоняет – Мур даже оглянулся. Опять он пересек невидимую границу между настоящим и прошлым. Вечер остался на многолюдной улице, а тут, в улочках, казалось, давно ночь. Причем семнадцатого века, и плевать на фонари. Ох, нет. Пусть будут, – Мур совсем замерз, представив темень зимы какого-нибудь тысяча шестисотого года, да хоть и тысяча семисотого: только красные огоньки лучинок в избах, вот и весь свет. Темень везде. Это сейчас город загнал ее в лог и глубже, в подземелья, в старые обвалившиеся рудники, в трубы, в которые, как в гробы, закопали речки.
А темнотища эта там затаилась и злится.
Шаги невидимки позади заскрипели снегом ближе и громче.
Во двор дедова дома Мур влетел бегом и запер за собой калитку. Хорошо, что никто не видел. Было стыдно, что сам себя довел до испуга. Темнота – это просто отсутствие света. Светилось ярко окно кухни, под навесом качалась рыжая лампочка, облизывая светом дрова – цивилизация. Где он читал, что электричество отпугивает нечисть? Ерунда какая. Просто без электричества-то в семнадцатом веке или в глубине времен ночью черт его знает что людям во мраке мерещилось. Ничего ж толком не видно было.
На крыльце, делая для всех скрывающихся во мраке тварей вид, что не спешит и никого не боится, он обмел веником ботинки. Как же хорошо знать, что всякие силы тьмы – просто выдумка. Хотя вон как он струсил. Человек может поверить во все, во что захочет поверить. Все дело в подключаемых архивах, а там таится такое, о чем и сам не догадываешься. Прошлое-то вот оно, печкой пахнет, лезвием топора, вбитого в колоду, блестит. Нигде уже такого прошлого не осталось, а тут – вот оно. Так поверишь, что в сарае где-то и пищаль приткнута, а в логу черти прячутся.
– Ты что такой, внучок, как угорелый? – вышел дед в прихожую. – Стряслось что?
Мур глубоко вздохнул и рассказал. Дед выслушал, почесал в бороде. Он весь как-то ссутулился, помрачнел. Помог Муру стащить куртку с больного распухшего плеча, нашел штаны и теплую рубаху переодеться, даже намазал плечо обезболивающей мазью. На кухне подставил тарелку с котлетами, но у Мура глаза на еду не смотрели. Тогда дед налил ему чаю, сунул туда две ложки густого белого меда:
– Чтоб не простыл. Зря я тебя пустил, а так бы и девки целы были. Воссили, видать, пред тобой. А ты перед ними.