Тот самый стиль, который вобрал в себя элементы барокко, эпохи Наполеона, позднего классицизма, а ещё ар-деко. Он воплощал невероятную роскошь, помпезность, а так же величие «несокрушимой» советской империи.
Огромный светло-серый фасад украшали накладные колонны в греческом стиле, барельефы и огромные фризы с карнизами. Изображения представляли собой символы, уничтоженного Мишкой Горбатым, СССР: серп, молот, пятиконечные звезды, фигуры прекрасно одетых колхозников и фабричных рабочих.
Внутреннее убранство подъезда оказалась под стать монументальности внешнего вида. Огромные люстры имели невероятно чопорный вид. Их изготовили из тёмно-коричневой бронзы и богато украсили висюльками из хрусталя. Полы покрыли лощёным гранитом. Колоны и стены облицевали полированным мрамором различных цветов. Тут и там мелькали мозаики и панно из керамики.
Роман ощутил себя так, словно попал на платформу метро, построенную в тридцатых годах, двадцатого века. Только объёмы тут оказались чуть меньше. Да не было двух эскалаторов, идущих наверх.
Зато здесь имелся подъёмник с просторной кабиной, увешанной массой зеркал и большими панелями из лакированного натурального дерева. Не хватало лишь человека в ливрее и шапочке, который бы спрашивал у всех посетителей: – Какой вам этаж? – и нажимал на нужные кнопки вместо вельможных гостей.
Доехав до самого верха, лифт замер на месте и плавно открыл широкие двери. Один за другим друзья шагнули наружу. Они оказались во вместительном холле. Помещение было украшено в том же вычурном стиле, что и, поразивший Романа, входной вестибюль.
Сыщик глянул вокруг. Он вспомнил о том, как Пётр Петрович сказал, что брокер купил три большие квартиры на верхней площадке и соединил их в жилище гигантских размеров. Однако, дверей здесь ничуть не убавилось. Причём, все были сделаны из тёмного морёного дуба.
– «Скорее всего, одна для господ.» – подумал Роман: – «Пара других, для слуг и охранников, чтобы они не топтались в шикарной прихожей хозяина. Кстати сказать, насколько я знаю, здесь есть и чёрная лестница, выходящая не на главную улицу, а ведущая прямо во двор огромного здания».
Пётр Петрович устремился к двери, на которой висела табличка из ярко блестящего «золота». На ней темнела лаконичная надпись – Матвей Давыдович Лазарев. Ни слова брокер, ни маклер, на ней не имелось. Видно, эта профессия не совсем не прельщала сиятельных граждан Москвы.