Несчастье сблизило "молодую" и "старую" семьи. Дед перевез к нам в Калугу кое-какое барахлишко, в надежде сберечь. Отец мой был вне опасности: бывший красноармеец. Но все-таки побаивался. Около нашего амбара поставили дедову молотилку, ее еще в то время не отобрали, веялку, еще что-то. Укрыли все это веретьем от посторонних глаз, детям велели молчать. Но я потихоньку показывал добро сверстникам, хвастался. Этот порок рано у меня проявился.
1932
Вначале в Калуге образовался отдельный от Удеревки колхоз имени Крупской. Иван Михалыч Панов – председатель, сосед Андрей Ульянович – бригадир, наш отец стал счетоводом. Конный двор у Егора-баяна (Е.А.Никишина). Хозяин этого подворья теперь Мишка-пехал. Поначалу почти ежедневно ходили посмотреть и подкормить бывшую свою лошадь. До сих пор мы с Алексеем вспоминаем их клички: "Мальчик", "Косырица", "Дарка", "Горя" и т.д.
Егоров двор вскоре сгорел. Еле спасли лошадей. Поджигатель, как говорили шепотом, сам хозяин, чтобы вытеснить колхозную толкучку. Тогда же вновь воссоединились с Удеревкой, как было и прежде, в одном крестьянском обществе. Неурожайный 32-й год. Голод начался еще зимой, но особенно свирепствовал следующей весной. Детские ясли у Федьки Логинова (Ф.М.Панова). Я помню, водил туда Веру и Алексея. Мать уже решалась на меня положиться. Тогда же, или следующим годом и Федькино подворье сгорело. Ясли поместили в другой хате.
1933
Как сейчас перед глазами картина: Алексей в коротких подсиненных замашных штанишках стоит возле закуток и точит о фундамент стеклышко. Подхожу сзади: – Ты что делаешь?! Перепугался. «Нозык точу». "Площадка" для детей, род детсадика, помещалась у соседки Ульянихи (Н.У.Степановой). За воспитательницу (она же повар и нянька) – Параха (П.И.Евтюхина), старая дева. Добрая женщина. В этом заведении коротала дни наша меньшая, Вера. Симпатичная была, круглолицая малышка.
Для взрослых в связи с голодом устраивались общественные обеды. Готовился какой-никакой приварок. Хлеб разрезали на "пайки" и вручали кусок каждому – лично. Этим заведовал Гриша Чернов (Гр. Григорьевич). Он из нашего рода, однодомец. Руки у него черные от грязи, не мылись месяцами. Тем не менее, каждый ломоть хлеба, отрезав, Гриша нянчил на ладони, как бы взвешивая: должно всем поровну. Сам Григорий так оголодал, что той зимой умер.