– Наверное, где-нибудь на работе, – буркнул я сам себе.
И тут на меня внезапно нахлынули воспоминания, как за три года до этого, в 1981 году, я использовал кейс ВТК, чтобы вытащить информацию из одного из самых печально знаменитых серийных убийц страны. Это происходило в комнате для допросов, спрятавшейся где-то в глубинах тюрьмы Аттика. Мы работали вместе с коллегой-профайлером Бобом Ресслером.
Дело было вечером, когда в стенах тюрьмы человек чувствует себя особенно одиноким. Мы приехали без предупреждения, чтобы попробовать экспромтом убедить Дэвида Сына Сэма Берковица поучаствовать в нашей научной работе по криминальному профайлингу. Формализованный опросный протокол, как я уже упоминал, занимал 57 страниц и включал в себя следующие вопросы: «В чем состоял мотив?», «Был ли некий внешний раздражитель, реакцией на который стала серия убийств?», «Как проходило детство?», «Как он выбирал жертв?», «Приходил ли на могилы жертв?», «Насколько внимательно следил за освещением своих преступлений прессой?».
Берковиц отбывал третий год из назначенного ему 365-летнего срока. Ему не удалось убедить присяжных, что убить шестерых человек ему приказал черный лабрадор его соседа. Когда надзиратели привели мужчину в крошечную комнату допросов, он выглядел удивленным.
– А вы-то кто такие? – сразу спросил он.
Мы сидели за дальним концом крытого линолеумом стола – единственного предмета мебели в помещении. Как было заранее договорено, надзиратели моментально вышли, чтобы не дать Берковицу возможности послать нас куда подальше.
– Мы из ФБР, Дэвид, хотим с тобой побеседовать. Надеемся, ты сможешь нам помочь, – сказал я.
Тот резко развернулся, явно предполагая обратиться к надзирателям, но тех и след простыл. Он нехотя присел за стол.
– Как я всегда говорю: если хочешь научиться живописи, не надо читать книги о ней, – начал объяснять я. – Надо обратиться непосредственно к художнику. А в данном случае художник как раз ты, Дэвид.
Я, конечно, льстил, но старался не переусердствовать. Берковиц уставился на меня своими серо-голубыми глазами. Он не улыбнулся. Даже не моргнул. Лишь усиленно соображал, что бы потребовать взамен согласия побеседовать.
– Я буду разговаривать с начальником тюрьмы, – продолжил я, постаравшись опередить его вопрос. – Обещать ничего не могу. Но если согласишься поговорить с нами, обязательно скажу, как сильно ты помог.