Пока я буравила взглядом Софу с сыночком, к короне вышла Мельке. Горе никого не красило, а, если к этому добавить безумие, картина вырисовывалась удручающая. Воспаленными глазами она посмотрела на Алима, на всех нас, и скривилась.
– Эта корона по праву должна принадлежать внуку, а вы отняли моего мальчика. Лишили последней радости в жизни. Будьте прокляты! – расхохоталась каркающим смехом и, коснувшись венца, осыпалась пеплом на мраморный пол.
– Мама! – надрывно вскрикнул Биньямин, выбежал вперед и упал на колени. – Мама, как же так? Зачем? – завыл, зачерпнул в ладони пригоршню пепла, и тот ручейками посыпался между пальцев.
Приподняв голову, мужчина осмотрелся затуманенным взглядом. Запнувшись об Алима, исполнился дикой злобы.
– Это ты! Ты виноват! Ты лишил меня всего! Лишил самого дорогого…
Я думала, Биньямин накинется на брата, поэтому невольно подступила к нему поближе. Однако, доведенная до отчаяния тварь, молниеносным прыжком – откуда столько прыти взялось? – кинулась на Мусечку. В воздухе блеснула сталь, раздался отчаянный женский вскрик и звук падения. В храме вмиг похолодало. Серыми тенями к убийце метнулись псы Стужева.
– Нет! – раздался отчаянный вскрик Алима, отчего сердце болезненно сжалось.
Только не это! – в нагромождении тел не сразу разобрала, удалось ли убийце совершить задуманное.
Биньямина, покрывшегося ледяной корочкой, оттащили в сторону, заломили руки и поставили на колени двое псов Стужева.
– Ох, что же это делается? В храме божьем такое безобразие учинил, ирод, – раздалось ворчание Мусечки, а у меня вырвался вздох облегчения – цела! – Ося, слезай уже с меня, раздавишь! – пробурчал недовольный голос. – Ося? Ося, ты чего молчишь?
Ближе всех к Мирьям стоял герр Айзебэрг. Он первым поспешил на помощь женщине, сдвинул в сторону тело мужа и изумленно уставился на испачканную в крови руку.
– Целителя! – закричал раввин. – Срочно позовите целителя!
– Поздно, – процедил Алим, стискивая поручни коляски, – он. Убил. Отца. – Декоративные накладки на поручнях хрустнули, разлетелись на кусочки. – Предатель!
– Осечка-а-а, – заголосила Мирьям, осознав, что случилось непоправимое.
Как? – озноб пошел по коже, из глаз ручьями хлынули слезы. Ноги будто к полу приросли. Сердце на части рвалось от жалости. – Осипу Аароновичу еще жить и жить. Так радовался будущему малышу!