Стрелок поспешил взять наизготовку трофейный австрийский «Манлихер». Иллюзия того, что двое казнимых вот-вот исчезнут сами, как привидения, сделалась реальной до одури, явь полностью обратилась в сон наяву… а темная власть вдруг взмахнула стягом в полнеба, затмила мир, и сотрясла молодого человека неописуемой смесью жути и восторга – от того, что он ощутил, какая лютая мощь в той тьме.
– Огонь!
***
Охранник полностью владел собой и контролировал обстановку. И все же вернуться в обычное состояние стоило ему немалых усилий.
Память со сказочной легкостью отмела четыре года, точно не было их, вернув его ровно на четыре года назад, когда он в составе ЧОНа на окраине городка в Орловской губернии расстреливал пленных белогвардейцев. Это было первый раз в его жизни.
За минувшие годы чего только не пронеслось, что давно оттеснило события того дня – время Гражданской войны было спрессовано свирепо, день как три, неделя – месяц, и если где-нибудь в конце двадцатого вздумалось вспомнить лето или осень девятнадцатого, то показалось бы, что это было полжизни тому назад.
А сейчас вмиг сдуло пыль и тень минувших лет. Контролер стоял статуей, с невозмутимым лицом, строго по уставу – никто бы никогда не догадался, что бушует у него в душе.
«Так вот оно что…» – доходило спустя четыре года.
Чувство тьмы, власти и восторга после расстрела ушло как-то само собой,
Спокойно, равнодушно, как вода в песок. Помнилось, конечно, переживалось, но что такое – человек один на один с войной?.. Месяц-полтора, когда каждый миг мог стать последним – и унесло, и помина не было, надо было со страшной силой, со скрипом зубов, со скрученной до судорог душой оставаться в живых. Какие там к черту мысли, память, мечты…Война! Убей, а сам живи – одна мечта.
А тут вдруг на тебе. Не забылось. Почему? Что это значит?..
Он умел вытряхивать из головы лишние мысли, что не так просто, как может показаться. Но и совсем избавиться от данной темы не мог. А правду сказать, не хотел. Она подспудно бродила в мозгу… и с внезапным злорадством, какой-то острой душевной спазмой его совсем уж ни к селу ни к городу пронзила мысль: а ведь недолго Льву Давидычу у трона быть! Не жилец ты здесь. И никакие колдуны не помогут. Сталин сам колдун похлеще твоих прихвостней.
Последнее родилось в запале злорадства, вроде бы не всерьез – но зацепилось. Дежурный мысленно хмыкнул, по-прежнему сохраняя непроницаемость лица и не позволив себе отвлечься. Но как-то все так складывалось, один к одному, прошлое и настоящее – правда, в то, чего он постичь не мог.