– Рада видеть вас, герцог!
– Простите, миледи, что прервал ваши размышления.
– О, я ни о чем особенно важном не размышляла, просто ждала вас. Мне нужно посоветоваться с вами.
Брейд покосился на гвардейцев. Оба были не из числа его людей, солдаты Дребба. И слушали они в четыре уха, хотя и таращились прямо перед собой оловянными глазами.
– Давайте выйдем на балкон, тут душно, – предложила императрица, поймав взгляд Брейда.
Небо было чистым, а море темно-синим, сверкающим и неспокойным. Можно разговаривать без опаски – волны с шумом разбивались о подножие крепости, и ветер относил голоса в сторону.
– Сегодня чудесный день, – сказала Лаэрта и прикрыла балконную дверь.
– У меня просьба к вам, герцог… Побеседуйте с моим сыном, вы единственный, кому он доверяет. С ним происходит что-то очень неправильное, – Лаэрта говорила быстро, тихо и сбивчиво, чтобы разобрать ее слова, Брейду пришлось встать к ней почти вплотную и дышать сладким цветочным ароматом, которым были пропитаны ее волосы.
– После праздника святого Велетия мы, как обычно, собирались сразу же вернуться в Белую Чайку, но Янгис неожиданно решил задержать нас в Гилатиане. Я сослалась на плохое самочувствие Ситы – она действительно очень устает, когда вокруг много незнакомых людей. Тогда он приказал оставить в столице Раймонда. Я боялась, что это будет навсегда. К счастью, начался этот поход на Феруат, Янгису стало не до сына, и его вернули мне. Ужасно, что о войне я говорю «к счастью», но вы же поняли, что я имела в виду… Я так радовалась, когда его привезли – только Райми как будто подменили. За две недели в императорском дворце он набрался глупой заносчивости, бредит войной, победами, великой Ракайей от моря и до моря. Я пыталась напомнить ему, что рыцарь – защитник слабых, а не безжалостный завоеватель, но он не слышит меня. Говорит, что женщинам этого не понять, они не разбираются в славе и подвигах, – императрица улыбалась, шутливо хмурилась, изображая патетические интонации принца, но Брейд догадывался, что она чувствует, повторяя заимствованные при дворе речи сына.
Ветер трепал прозрачную вуаль, то и дело забрасывал ее концы к нему на плечо; это создавало обманчивое ощущение близости и доверия, совместного полета над морем. И вместе с тем подступала тоскливая злость на упрямую слепоту этой женщины, вечно витающей в облаках, не желающей видеть, что сейчас ей стоило бы беспокоиться не о политических взглядах десятилетнего мальчишки, а о собственной жизни.