– У тебя что, есть особенный план на этот счет?
– Конечно. Мы ее пройдем без проблем.
– Откуда такая уверенность? – после всего услышанного Кангасск был настроен скептически.
Влада сняла котелок с огня и поставила на траву. Теперь можно было беседовать, попутно черпая ложками горячий суп.
– С нами чарги, Кан, – сказала она, – и потому мы пройдем. Я тебе расскажу о них, чтобы ты понял. Чарги – древний разумный народ, ровесник народу человечьему. Ты думаешь, мы просто купили их и поехали, как на послушных пустокорах или тарандрах? Не так все, Кан. Совсем не так. Это они согласились присматривать за нами, везти нас, охранять, согревать по ночам. Настоящий хозяин их – тот, у кого они выросли. Его они считают отцом. Однажды мы их отпустим и они вернутся к нему в Рубеж.
Так вот, Кангасск… Мы пройдем Белую Область. Потому что с нами будут чарги. У них иное зрение, чем у нас, и то, что для нас сольется в белый мрак, для них будет иметь осмысленные границы и цвета. Они проведут нас меж бездонных ям; и сильфов разгонят по мере сил.
– Сильфы?.. брр… – поежился Кангасск, сразу почувствовав себя неуютно, несмотря на яркий костер и горячий суп. – Я про них всякие гадости слышал… хотя, вроде бы, они растениями питаются.
– Питаются, – кивнула Влада. – Имаго, конечно, питаются. А вот личинкам нужно в ком-то расти. И лучше не задерживаться в Белой Области, если не хочешь стать для них домом. Потому и спать там никак нельзя. Конечно же, это не смертельно, – Влада поучительно подняла палец. – Но неприятно.
– Правда все, значит… – покачал головой Кангасск, вспоминая некоторые особенно неприятные картинки из своей энциклопедии.
И сразу не такой безопасной показалась временная стоянка, и дубы не такими славными: они словно сдвинули помрачневшие в ночи кроны над головами путников. В добавок, не спешили возвращаться с вечерней охоты чарги, рядом с которыми засыпать было бы куда спокойнее.
Уснуть Кан не мог долго. Погода стояла безветренная, ночь – тихая. Но дубы даже ночью роняли желуди, и те, простучав по всем листьям прежде чем покинуть крону и шлепнуться в траву, каждый раз производили шума достаточно, чтобы бедняга Кангасск вздрогнул и открыл глаза. Так снова и снова, пока дубы не замолчали, точно по команде, на несколько минут прекратив ронять спелые желуди, и он не уснул наконец. Тогда очередной желудь, долго ждавший своего часа, шлепнулся прямо на него, звонко отскочив от макушки. Но сон Кана был к тому времени уже крепче цемента, замешанного на арене, и парень не проснулся, даже не пошевелился во сне.