С этими словами он вручила цветок Кангасску и бегом догнала Серега. Весь маленький караван потихоньку уходил по дороге вперед, а Кангасск стоял и смотрел на ярко-синие лепестки цветка миродержцев.
Он вспомнил изящную оправу Хоры Лунарис с варварски вывернутыми лапками и мысленно прослушал рассказ Влады о карламане еще раз. «Где-то одиннадцать тысяч лет…» Нет, это было невероятно – стоять рядом с Владиславой Воительницей, созданием столь же прекрасным, сколь и могущественным, и просто слушать про какие-то там тысячи лет – так, пустячок… И про тайное, ни одному смертному не доступное устройство Омниса, объясненное ему, простому пареньку из Кулдагана, можно сказать, на пальцах…
Чудесно, невероятно, но почему-то совсем не шокирует и не тянет бросаться на колени от восторга. Да и восторга-то самого нет – даром Астрах с ребятами так завидовали. Есть что-то другое… некое чувство причастности к делам Влады и Серега… И тут до Кана дошло: он больше не чувствовал себя обычным парнем, брошенным в страшную сказку. Нет. Он был на своем месте. Он стал полноправной частью истории. И тут же вместе с ощущением важности момента пришло чувство новой, небывалой ответственности, с которым Кангасск пока не знал что делать.
В раздумьях прошло слишком много времени; карламановая река давно поглотила маленький караван. К счастью, за Кангасском вернулась его чарга и, потеревшись своей пушистой шеей о его бок, напомнила, что догонять придется уже бегом.
***
Волнующаяся на ветру синяя полоса карламана высокого быстро осталась позади, превратившись в огромную трепещущую ленту, в которой почти не видно было зелени. Кангасск и чарга поднялись на склон, где со всех сторон их обступил густой тенистый лес. Деревья здесь росли тесно и яростно боролись за место под солнцем. Издали стволы древних вязов, обступавших дорогу, напоминали испещренный странничьими узорами монолит. Вблизи иллюзия рассеялась, но все же было понятно, что продираться сквозь эти буераки – немыслимое дело: все пространство между деревьями густо заросло переплетающимся противным недолеском, который топорщился шипами и жгучими листьями так, что было не подступиться. На дорогу недолесок не посягал – и то ладно, но это была единственная уступка со стороны лесной чащи. Наверху борьба ползучих растений и вековых крон за место под солнцем снова брала свое, превращая дорогу под пологом леса в мрачный, плохо освещенный тоннель, сырой, душный, полный беспокойных звуков и недобрых предчувствий. Так и казалось, что кто-то пристально смотрит из ветвей и шныряет за спиной.