Генерал Власов.
– Господа, вы кто? – сонно проворчал он.
– Мы правосудие, – зачитал приговор я. И рванулся вперёд.
Мы не дали ему опомниться. Мой ботинок с силой врезался ему в челюсть. Брызнула кровь и обрюзгший старик, в которого Власов превратился со времен Последней войны, с мерзким всхлипом упал на пол. Экзекуцию продолжил уже Артём, насев на ублюдка сверху и молотя его кулаками по лицу. Всё это время, пока Артём наслаждался действом, Власов отчаянно пытался позвать на помощь, но меткие удары моего напарника, снова и снова обрушивающийся на его физиономию, не оставляли предателю ни единого шанса. В конце концов, он прекратил и эти жалкие попытки, и просто закрывал лицо ладонями, тихонько поскуливая.
Артём наконец-то прервался.
– Ну и, что нам делать с ним?
Я протянул ему моток верёвки, предусмотрительно взятый с собой.
– Вешай.
– Я? Один? – кажется, мне удалось его удивить.
– Ты. Один, – подтвердил я.
– Но, почему, Анафема? – он всё ещё не понимал.
– Потому что я так приказал, Броня. Ты же не задавал вопросов, когда перерезал глотки двум власовцам в том бараке? Почему же сейчас спрашиваешь? Ты солдат, точно такой же, как и я. А солдат должен выполнять приказы. Даже если ему мерзко, противно и неприятно. А иначе, солдат рискует очень скоро превратиться в предателя, и конец его будет незавиден.
Мы оба, не сговариваясь, посмотрели на корчившегося на полу Власова.
– Хорошо. Но потом ты объяснишь мне причину. Солдат имеет на это право?
– Имеет, – согласился я. – Но сперва дело.
Артём принялся вязать узел. У него это не особенно хорошо получалось, в конце концов, он был солдатом, а не палачом. Так что мне пришлось прийти к нему на помощь. Когда петля была закончена и водружена на место люстры, генерал-коллаборационист, до этого безмолвно взиравший на нас, наконец-то понял, что его ждёт и, мыча своим беззубым окровавленным ртом, из последних сил попытался уползти. Артём не дал ему такой возможности. Подхватив его под мышки, он приподнял Власова над полом, водрузил на небольшой казенный табурет и просунул его голову в петлю.
– Ваше последнее слово, товарищ Власов? – спросил я.
Боже мой, он действительно попытался что-то сказать. Даже на пороге смерти он пытался, подумать только, оправдаться, сказать нечто, что, по его мнению, поможет ему спасти свою никчёмную жизнь. Ничтожество.