***
Так за три дня и две ночи добрались мы лесами и реками, через горные тропы до врат города. То трудно было назвать городом. Видел я города: и Самарканд, и Ханбалык, и Кефе, и Хиву – то были воистину города, славные в стремлении своих создателей возвеличить Всевышнего или по крайней мере себя самих. С рабатом, мечетью, шахристаном, базаром, банями, монетным двором. А здесь был скорее замок, причем не самый большой, или тот же монастырь. Из камня со стенами, но невысокими, украшенными сверху (впрочем, трудно это назвать украшением) кольями из дерева в ряд, подобно зубьям корон местных (как я успел ознакомиться в библиотеке монастыря) государей. Хоть какое-то применение дерева в стране, столь им богатой.
Изнутри замок или город был так же прост, как и снаружи. Небольшая площадь с колодцем да внутренние покои государя. Темная, темная зала с рогами и шкурами диких животных да кривыми саблями, как у турок, на стенах. Большое число придворных в небогатых одеждах.
Государь, на голове которого я не обнаружил никакой короны, выглядел сурово. Точнее, он делал суровый вид, сидя на небольшом возвышении и хмуря свои густые брови над серо-голубыми глазами, которые всё равно казались добрыми, как бы брови над ними не нависали. Рано поседевшие усы, выразительный орлиный нос и крупные, слегка оттопыренные уши указывали на его благородное происхождение. Но глаза, ясные, добрые, со взглядом, будто бы ищущим, куда бы спрятать свой блеск и выбивающийся из-под него ум, выдавали в нем человека кроткого и учёного.
– Влад я, князь, государь Валахии, – коротко, но вежливо представился он по-гречески.
– Наш господин велик и величественен, ему следует поклоняться до самой земли, – прошептал мне Виргил на ухо и благоговейно пал перед ним на колени.
Скорее в ответ на вежливость, чем из благословения, а также из присущей мне учтивости я как можно изящнее склонил перед ним свою голову и, сохраняя миролюбивую улыбку на своём лице, представился:
– Абу Джафар Аляутдин ибн Ха́сан Хияас-ад-дин Ямин аль Ассур ибн Бани аль Нипал аль Крёс аль Гирей Ёз бек аль Каф аль Син.
Наступила тишина. Потом тишина начала постепенно обращаться в шорохи придворных, стоявших вокруг государя, потом в шепоты, потом в глухой ропот, и наконец государь громко и как-то даже торжественно спросил: