Уже вступительные фразы «Острова Сокровищ» – дескать, перед вами воспоминания, написанные в 17.. году – должны были насторожить читателя-современника. И заставить весьма скептически отнестись к рассказу Джима Хокинса, сына трактирщика.
Дело в следующем: на протяжении семнадцатого и большей части восемнадцатого века художественно-развлекательная литература в подавляющем большинстве была мемуарной. Книжный рынок переполняли всевозможные «Записки», «Дневники», «Воспоминания», «Исповеди»… Фальшивые записки и фальшивые дневники.
Бойкие литераторы подделывали мемуары людей известных, действительно существовавших (самый известный пример – «Мемуары г-на д’Артаньяна, капитан-лейтенанта королевских мушкетеров», сочиненные после смерти гасконца памфлетистом де Куртилем).
Сочинялись фальшивки и от имени людей, никогда не существовавших, но якобы проживших яркую и богатую приключениями жизнь. «Записки Фанни Хилл, женщины для утех» – яркий тому пример, автобиография никогда не существовавшей проститутки стала настоящим бестселлером. Да и воспоминания моряка из Йорка, просидевшего двадцать восемь лет на необитаемом острове, выдавались издателями за чистую монету, имя Даниэля Дефо поначалу на обложке не стояло.
Разумеется, встречались и подлинные мемуары, хоть и редко, – люди с бурной биографией не так уж часто склонны к бумагомаранию. Но и авторам воспоминаний, признанных впоследствии аутентичными, доверять безоговорочно не следовало. Врали мемуаристы о себе, любимых, как могли и умели. Весьма превратно излагали действительные события, умалчивая о многом, способном повредить их имиджу.
В конце восемнадцатого века начался обратный процесс: некоторые псевдомемуары и прочие литературные мистификации разоблачили, имена их подлинных авторов стали известны широкой публике, а Рудольф Эрих Распе сочинил своего «Мюнхгаузена», едкую пародию на лжемемуаристов: записки реально существовавшего человека, однако нашпигованные такими невероятными выдумками, что даже самому доверчивому читателю ясно – врет рассказчик, как сивый мерин.
Но это были еще цветочки и первые ласточки… С настоящим размахом разоблачать и опровергать стали во второй половине девятнадцатого века. Досталось на орехи всем: и фальшивым мемуаристам, и настоящим, грешивших враньем и самовосхвалениями. Литераторы, писавшие беллетристику, перестроились – сочиняли в основном от третьего лица, а если все-таки от первого, на обложке непременно стояло имя подлинного автора.