Пока я так рассуждала, накручивая себя все больше, мы выбрели к краю огромного оврага, на дне которого, среди коряг, сплетения засохших веток и нагромождения камней, тоненькой ниточкой из последних сил вился ручей. Тут же валялись обрывки лохмотьев, оборванные куски дерюги, пучки соломы и, подтверждая все мои догадки, белели человеческие кости. Соль сделал движение в направлении спуска по неровному краю оврага, я с силой вцепилась в его предплечье.
– Не надо! – прошептала я. Лес снова исказил мой голос, изуродовав его до такой степени, что по спине пробежали мурашки.
Соль оглянулся на меня, едва не заставив попятиться: красивое лицо его было искажено в мучительной гримасе. Но миг, и наваждение пропало, и меня вновь буравил взгляд его непроницаемых глаз.
– Самый короткий путь отсюда – по дну, – ровно сказал мне смесок и ткнул пальцем вниз, для наглядности.
Я истово замотала головой.
– В другой раз, как угодно, но сейчас – без меня, – уподобляя речь его рубленым фразам, отвечала я, вздрагивая от звуков собственного голоса. – Там их самый рассадник.
– Ты чувствуешь? – Соль вдруг, склонив голову к плечу, взглянул на меня с интересом. Напрягшаяся рука его, в которую вцепились мои пальцы, слегка расслабилась. – Ты ведь тоже жрица, да? И что ты чувствуешь?
Я, оторопев, уставилась на него. Потом, нахмурившись, отвечала:
– Они следят за нами. Без препаратов я не ощущаю четко, но чувствую их злобу и голод. Они нападут, если мы сделаем неверный шаг, просто навалятся, как снежный ком, и сомнут.
Соль нахмурился вслед за мной.
– Ты не ощущаешь печали или горечи? – спросил он с неожиданной прохладцей. Его голос, как ни странно, звучал обычно, без искажений и инфернальных пришептываний, сопровождавших каждое мое слово. – Не ощущаешь их боль? Их невыплаканные слезы точат эту землю, и она скудеет, отдавая им последние соки, лишь бы только облегчить их страдания. Неужели ты не слышишь, не ощущаешь горя земли, не способной утешить единоутробных детей своих?
– Нет, – я, пораженная, помотала головой. Что он такое несет?! Как будто жалеет их… Уж не помрачил ли его разум голодный дух?!
– Эх ты, а еще жрица! – вздохнув, смесок разжал мои пальцы на своем предплечье и аккуратно убрал руку. – Иди следом, и не споткнись.
И мы пошли в обход оврага. Путь был нелегок: непролазные заросли, вздыбившиеся корни, трухлявые стволы упавших деревьев, сыплющаяся под ногами земля. Соль помогал мне, как мог, со всей своей предусмотрительностью и еще большей отстраненностью, чем прежде. Словно я стала неприкасаема для него. А я шла, пригибалась, карабкалась и спрыгивала, чтобы тут же начать взбираться опять, оскальзывалась и падала, обдирала кожу и одежду об ветки, увертывалась от них, принимала поддержку Соля, и все думала о том, что он мне сказал.