– Эээ, – красноречиво заметил Грин. – Вы, кажется, номером ошиблись.
– Полноте, господин Поляков, – сказал один из мужчин, тот, что был заметно старше и вальяжнее двух оставшихся. – Разрешите войти.
Последняя фраза прозвучала скорее, как приказ, нежели просьба. Тем не менее, Грин отступил от двери, давая незваным гостям возможность прошествовать в номер.
Горобец, увидев троицу, от неожиданности открыл рот. А Грин в это время внимательно рассматривал пришельцев. Мужчина, что с ним разговаривал, обладатель пышных холеных усов, вне всякого сомнения, был хозяином, тогда как двое молчаливых громил выполняли функцию телохранителей.
– Как устроились, господа? – приторно вежливым тоном поинтересовался усач.
Его мордовороты замерли у входа в номер, всем своим видом давая понять, что никто, без ведома их хозяина, отсюда не выйдет, впрочем, как и не войдет.
– Нормально устроились, – сказал Горобец, снова обретя дар речи.
– Вижу, даже отпраздновать прибытие собирались?
И Соболев широким жестом руки указал на столик с джентльменским набором. Горобец подбоченился.
– А вы, собственно, кто такой?
– Мое имя Никита Сергеевич Соболев, – сообщил усач. – Я искренне рад видеть в своем родном городе столь успешных столичных тележурналистов. Можете садиться, господа.
– Спасибо, мы постоим. Чем обязаны? – сухо спросил Грин.
– Господа, видите ли, какая штука…
Соболев сложил ухоженные руки на груди, отчего стал выглядеть, словно священник на проповеди.
– Цель вашей поездки находится в сфере моих личных интересов.
– Вы что же – интересуетесь телевизионной журналистикой? – спросил Слава.
– Не язвите, молодой человек, – по-отечески молвил Соболев. – Меня, как и вас, интересует лосось. Наш знаменитый алтангаринский лосось.
Хорошо у них тут сарафанное радио налажено, – раздраженно подумал Поляков.
Соболев, между тем, продолжал свою пылкую речь:
– Я приехал сюда, когда мне было двадцать. Сейчас мне шестьдесят. Вся моя жизнь прошла в Новоалтанске. И смею вас заверить, что я всем сердцем люблю этот край, и нынешнюю миграцию лососевых воспринимаю с огромной скорбью. Как личную трагедию, если угодно.
Эстетствующий русич нашелся, – пронеслось в мыслях Грина. – О Сибири он радеет, как же.
В этот момент в дверь снова кто-то постучал. Соболев замолчал, а оба телохранителя вопросительно на него воззрились. Стук повторился. Соболев едва заметно кивнул головой, и один из громил протянул руку и открыл дверь. Тотчас в номер впорхнули две хорошенькие девушки. Осмотревшись по сторонам цепким, наметанным глазом, они затем удивленно переглянулись друг с другом.