Увидев, что возле портрета никого нет, кроме какого-то сумасшедшего, размахивающего руками, толпа ринулась к нему, повалила его на землю. Его били руками и ногами, по голове, по животу и по спине, он перекатывался по земле, закрыв лицо ладонями.
Когда через несколько минут на бронемашине приехал вызванный в срочном порядке отряд солдат, на месте портрета стоял железный каркас, на котором болтались обгоревшие куски ткани. Все лампочки полопались. А на земле в луже крови лежал человек.
– Расступитесь! – скомандовал начальник отряда.
Толпа расступилась, солдаты взяли тело и поволокли к бронемашине.
Народ не расходился, бурно обсуждая невиданное происшествие. И, хотя бодрая мажорная музыка еще долго не смолкала, мужские и женские голоса еще долго на разные лады прославляли партию и Ленина, праздник был испорчен.
Подоспела милиция, здание оцепили, людей попросили разойтись. В конце концов и музыка смолкла.
* * *
Когда он начал приходить в сознание, первое, что он почувствовал, была жгучая боль по всему телу.
Он попытался открыть глаза. Правый не открывался вообще, левый приоткрылся немного. Он увидел, что лежит на сером бетонном полу в небольшой тюремной камере с такого же цвета бетонными стенами. Косой луч солнца падал на пол из маленького зарешеченного окошка.
Попытался повернуться – и его пронзила острая боль. Остался лежать на левом боку, закрыв глаза.
Сколько он так пролежал, он не знал, но в какой-то момент щелкнул замок железной двери, она отворилась, кто-то вошел и громко крикнул:
– Встать!
Он попытался пошевелиться, но не смог.
– Встать, тебе говорю! Ты у меня за все ответишь, поджигатель.
Он попытался встать, повернулся на живот, уперся руками в пол, после больших усилий смог встать на четвереньки.
Последовал удар дубинкой по спине:
– Быстрее!
Он попытался распрямиться, но не смог.
– Быстрее, тебе говорю!
Удар по голове.
Он потерял сознание.
В следующий раз он очнулся на больничной койке. Теперь он лежал на кровати, голова была забинтована. Он открыл оба глаза, оглядел небольшую больничную палату: койки стояли в ряд, на них лежали люди, окна были зарешечены. За полуоткрытой дверью маячила фигура часового в военной форме.
Вошла медсестра, увидела, что он открыл глаза:
– Очнулся, – сказала она не то чтобы ласково, но и не строго.
– Какое число? – спросил он.