Звучит немного обидно, но ведь это правда. А теперь по моей вине Доминик потерял здоровье и карьеру, и неизвестно, что ему ещё приготовил Великий и Ужасный Демон. Я не представляю, чем ещё смогу помочь Нику.
Но вот ведь странно – пока признавалась в домогательстве к нему, я искренне мечтала, чтобы он подтвердил мои слова и спас себя от страшной участи. А теперь мне почему-то горько, что мой рыцарь не встал на мою защиту, не опроверг этот самооговор. И ведь абсолютно ясно, что подобное опровержение могло стоить ему жизни. Тогда почему мне так больно? Вероятно, потому что я эгоистичная дура.
– Диана, с вами всё в порядке? – прозвучало над ухом неожиданно громко, и я с недоумением взглянула на учителя.
– Простите, – пробормотала я растерянно.
– Вы хорошо себя чувствуете?
– Плохо, – ничуть не покривила я душой.
– Полагаю, нам лучше прервать урок, а Вам показаться врачу.
– Да, спасибо, – не задерживаясь, под удивлённым взглядом уважаемого профессора, я покинула учебную комнату.
С нарастающим чувством непонятной тревоги я мчусь к своему домику. Мне необходимо срочно увидеть Реми, прижать к себе своего малыша, а уж потом непременно поговорить с Демоном о судьбе Доминика.
– Эй, ты сдурела совсем? – меня нагнал запыхавшийся Жак. – Ты почему не на занятиях?
И что ответить – что меня внезапно накрыло чувство неотвратимой беды?
Я пулей ворвалась в подозрительно тихий домик и закричала:
– Реми! Реми!
Почему-то я уже знаю, что не услышу в ответ радостный визг и топот детских ножек, но всё равно упрямо продолжаю звать своего мальчика. Я бегаю по пустым комнатам, открываю опустевшие шкафы и зову, зову… срывая голос и отказываясь принимать убийственную реальность.
В какой-то момент моих беспорядочных метаний Жак поймал меня и крепко прижал к себе.
– Тихо, маленькая, тихо, хватит кричать. Здесь давно никого нет, они уехали ещё утром и сейчас уже в самолёте.
– А Реми? – жалобно и сипло спрашиваю я, чтобы умереть в следующую секунду.
Из меня разом высосали всю жизнь и погасили свет. Демон меня уничтожил, он лишил меня всего, что было мне дорого. А ведь я чувствовала – с раннего утра была сама не своя, будто что-то обрывалось внутри меня. И вот… оборвалось. Хлёсткие пощёчины Жака пытаются вернуть меня к свету… Я их слышу, но не ощущаю…
И вою, словно раненое животное, от которого отказалась родная стая и бросила подыхать среди стервятников. Нет – я не плачу, слёз совсем нет – это скулит от нестерпимой боли моё растерзанное сердце, утратившее свою сердцевину, но почему-то по-прежнему продолжающее качать кровь.