А тут Никулина, как назло, влезла:
– Мне, – говорит, – тоже домой надо, – и пошла одеваться.
Вот и свяжись с такими людьми! То один фокусы выкидывает, то другая! И почувствовал я, что по моему лицу тоже пятна пошли. Возможно, зеленые.
Что делать? С одной стороны, я должен Никулину проводить, раз уж ее сюда заманил, с другой – Витька опять рассердится. И тут я нашел выход.
– Знаешь, Витька, я что-то так устал, сил никаких нет. Может, ты Лену проводишь? А я пока у тебя посижу.
– Очень надо! – буркнул Витька. – Сам привел, сам и провожай.
Вот уж не замечал, что у него такой скверный характер!
Но как же теперь быть?
Вышел я в прихожую и говорю:
– Ты это, Лен… Ты уж извини, что я не смогу тебя проводить. И на горку сходить. Витька неважно себя чувствует, наверное, мне в аптеку бежать придется. За лекарством.
– Да какой разговор! – воскликнула Никулина. – Тут идти-то три минуты.
А сама смотрит на меня, как на киногероя какого-то. Хорошо, Витьки рядом не было, а то по его лицу не пятна бы пошли, а полосы.
– Не знала, Леш, что ты такой благородный, – вздохнула Никулина. – Никогда не встречала таких благородных мальчишек!
– Да ладно, – говорю, – чего уж там… Вот Витька… Он в сто раз благороднее, чем я. Просто заболел немного, вот и нервничает.
Вот и сделай человеку приятное
Никулина ушла, а я вернулся к Витьке в комнату. Он быстро ходил, заложив руки за спину. Лицо его оставалось пятнистым. Вот, оказывается, до чего может довести человека любовь.
Увидев меня, Витька свел на переносице брови и что-то промычал. Я не смог разобрать, что именно, но было ясно: Витька злится, что Никулина смотрела на меня больше, чем на него. Мне стало его жаль, и я сказал:
– Не волнуйся, Витька. Я не из тех, кто может подложить свинью другу. Скорее, наоборот.
А Витька как заорет:
– Что – наоборот?
– Себе возьму!
– Что ты себе возьмешь?
– Свинью, – говорю, – себе возьму. И не что, а кого.
– Оно и видно, – опять закричал Витька. – Чего ты эту глазастую сюда притащил?
Я понял: он еще в себя не пришел от того, что в одних трусах к нам вышел.
И говорю:
– Да успокойся ты в конце-то концов. Вид у тебя был самый обычный, как на пляже.
А Витька:
– При чем тут пляж? Чего, спрашиваю, ты ее сюда притащил?
Тут уже и я из себя выходить начал. Потому что всякому терпению есть предел. Тоже мне друг называется! Стараешься для него, стараешься, из кожи, можно сказать, лезешь, а он! И тогда я тоже заорал: