Доставая из ящика ножи и вилки, Дженнифер написала: «По понедельникам она волонтерит в школе. Не волнуйтесь, вы будете в безопасности. Я надеюсь, что кто-нибудь возьмет присмотренную ею вещь, иначе ближе к вечеру визита не миновать».
Адам: «Я-то в безопасности, а вот детей в школе жалко».
Дженнифер: «Скоро они вздохнут свободно. Говорят, Элейн увольняется из библиотеки и через месяц возвращается на работу».
Некоторое время они прохаживались насчет возвращения Элейн к работе медсестры, гадая, отпугнет ли она пациентов своими советами или, наоборот, успокоит, и Дженнифер с разгону напечатала вопрос Адаму:
«Как вы считаете, в каком возрасте “слишком поздно” возвращаться на работу? У меня подруга интересуется».
Адам: «А что, вы собираетесь вернуться?»
Дженнифер: «Я с ума сошла, да?»
Адам: «Нет! А какая работа? Чем вы занимались до того, как стали мамой?»
Дженнифер: «Я была стилистом. Мечтала открыть собственный салон, но мое время прошло. Буду искать что-нибудь на неполный день».
Адам: «Вы не должны мириться с чем-то неполным. Полюбить, так королеву!»
Дженнифер: «Значит, вы считаете, у меня получится?»
Адам: «У вас точно все получится».
Дженнифер стояла с телефоном в руке, когда вернувшийся Дэвид крикнул детям, что ужин на столе.
– Чему это ты улыбаешься? Уж точно не ясному дню! – кивнул муж на пасмурное небо и низкие тучи.
Дженнифер положила телефон экраном вниз. Дети гурьбой ввалились в кухню, расселись за столом и, не теряя времени, расхватали хлеб.
– Да так, своим мыслям.
Когда-то раньше Дэвид, может, и спросил бы, что же такое она замышляет, и попытался бы угадать, и они поднялись бы в спальню и занялись бы любовью. Но по его лицу бежали дела, дела, дела, а Дженнифер сегодня уже пробовала начать этот разговор. Ей стало любопытно, отнесся бы Дэвид к ее затее с таким же энтузиазмом, что и Адам. Этот чужак, этот пришлый быстро становился ее закадычным другом.
Мужчина, с которым она была откровеннее, чем с собственным мужем, убеждал ее не сдаваться, и Дженнифер, жуя очередной семейный ужин, не чувствовала за собой ни малейшей вины.
Потому что на душе у нее было спокойно и хорошо.