Больно, блин!!! Не было б на мне борговского панциря с толстыми броненакладками, сустав бы разлетелся на фрагменты. А так лишь левая рука отсохла в момент, став бесполезным придатком к телу.
Ну твою ж душу! И чего делать? Ситуация патовая. Ни мне встать, ни боргам. И уползти никак, рука не работает…
Все решилось неожиданно.
Дверь бара открылась, и на пороге появился бармен с «Вепрем» в руках. Окинул взглядом поле боя, после чего выстрелил вниз два раза, закинул мощный гладкоствол на плечо, левой рукой почесал пузо и зычно гаркнул:
– Слышь, Снайпер, ты как? Живой?
– Ага, – отозвался я, на всякий случай держа бармена на мушке.
– Ты это, иди своей дорогой, сталкер, – рявкнул толстяк. – Не люблю я, когда моих хороших клиентов убить пытаются. Ну и это, должок теперь за тобой. При случае отдашь.
И ушел обратно в бар.
Я усмехнулся.
Вот ведь толстый паразит! Повесил на меня Долг Жизни. Теперь, пока я не рассчитаюсь, по закону Зоны не имею права его убить. А так хотелось… Но после того как он лихо выручил из неприятной ситуации мою тушку – нельзя. Иначе Зона отомстит. Ну, ладно. Значит, так тому и быть.
Я поднялся на ноги, немного понаблюдал, как выскочившие из «Янова» подручные бармена раздевают убитых (не пропадать же добру!), после чего повернулся и пошел, куда наметил.
К Рыжему лесу. Попутно размышляя о том, что если борги напали на меня, то теперь я уже не главарь их группировки[1]. Разрулили как-то черно-красные эту непонятку, обошли – а может, отменили свой же закон и назначили нового главаря. Который первым делом дал по рации команду всем членам «Борга» убить сталкера по прозвищу Снайпер.
А значит, сейчас к процессу охоты на меня и «Воля» вновь подключится. Главаря боргов им валить было как-то неуютно, тогда б вялотекущая война с красно-черными немедленно превратилась бы в бойню. Сейчас же у них с борговцами настоящее соревнование в крутости начнется: кто первым голову Снайпера добудет.
В связи с этим сваливать из Зоны нужно было как можно скорее.
Что, собственно, я и собирался сделать…
Рыжий лес вонял сыростью, гнилью и мертвечиной. Сладковатый запах разложения неприятно щекотал ноздри, отчего меня немедленно начало подташнивать. Не иначе, ктулху из какого-нибудь квазимяса кровь высосал, и дохлая туша теперь смердела где-то в кустах неподалеку, привлекая своей вонью местных трупоедов.