«Все кончено», – сказала себе Богданова. Речь Дарвина произвела на нее сильное впечатление. Особенно слова «гигиенические процедуры» в устах собаки звучали как приговор к принудительному лечению и запрету далее заниматься психиатрией. Эти слова всегда ассоциировалось у Людмилы со стройным рядом упитанных женщин в зеленых халатах с красным крестом на рукаве и противогазом через плечо, проверяющих чистоту рук у выходивших из общественных туалетов граждан, а когда Дарвин закончил свою речь, все эти плакатные санитарки вдруг окружили ее и стали на перебой требовать справку о психическом здоровье. Все вокруг стало мягким и покачнулось…
Она очнулась от того, что волосы, беспорядочно разбросанные по плечам и груди, щекотали кожу, шевелясь от легкого движения воздуха, создаваемого стоящим перед ней вентилятором.
– Это вы сами его принесли и включили? – спросила она сидящего рядом Дарвина.
– Нет, слесаря вызывал, – ответил пес, явно обрадовавшись тому, что она пришла в себя. – Пожалуйста, не падай больше в обморок, это меня нервирует.
Осмотревшись по сторонам, Людмила поняла, что по-прежнему находится в своей квартире и ничего страшного с ней не произошло, кроме того, что из мира, где все было понятно объяснимо и предсказуемо, она попала в мир говорящих собак, которые обладают определенным чувством юмора и даже, не читая инструкции, могут пользоваться электроприборами. И жизнь в этом новом для себя мире она начала с того, что поправила немного сбившееся махровое полотенце и строгим официальным голосом сказала:
– Господин Дарвин, перестаньте мне тыкать, мы с шампанского на брудершафт не пили!
– А я вообще не пью, – неожиданно стал оправдываться Дарвин, – и на самом деле я бы рад, но понимаешь, не положено мне тебя на Вы называть.
– Кем это не положено?! Это что значит, – завелась, уже полностью придя в себя, Богданова, – что есть еще главный говорящий барбос, который откусит вам хвост, если вы проявите самую элементарную вежливость по отношению к женщине и будете называть меня на Вы?
– И вовсе не барбос, и ничего он мне не откусит, – опять неуклюже попытался оправдаться Дарвин. – И вообще, – он перешел на строгий повелительный тон, – прекрати здесь кипеть свой разум возмущенный. Твое главное дело сидеть и слушать, что я сейчас скажу.