Но ни в предреволюционное, ни в советское время не нашлось русского поэта, который бы принес читателю во всей полноте видение великого континента, как это сделал в своё время Николай Гумилёв, подаривший России образ Африки. Может быть, в прозе Ивана Ефремова выразилась Индия – с большим чувством, даже идеализированно и оттого не совсем полно. Может быть, великая любовь к Индии прозвучала в нескольких стихотворениях Даниила Андреева, верившего, что в предыдущих воплощениях он жил в Индии – и потому он всю жизнь стремился туда, но попасть, конечно, не мог. А я уверен, что он, если бы побывал в Индии, то при своем таланте, несомненно, создал бы прекрасное собрание стихов.
Я не мистик, не духовидец, как Даниил Андреев, я человек обыкновенный. Но даже самые обычные люди могут быть одухотворены. Так мирно стоящее дерево начинает петь всей кроной своей под напором могучего ветра. На меня же налетели сразу несколько ураганов. Это жажда поэта, не бывшего никогда в стране своей мечты – и я, оказавшись в Индии, смотрел не только своими глазами, но и взором давно ушедшего в лучший мир Даниила Андреева, которого считаю своим учителем в поэзии. Это пример другого поэта, Николая Гумилёва, воспевшего далёкую от России Абиссинию, сделавшего её образы фактом русской культуры. Это мощь великой и древней цивилизации, звучащей сквозь века и тысячелетия со страниц книг. Это образ огромной страны, в которой мне выпало счастье быть – и не праздным туристом, но тружеником.
Я хотел показать Индию так, как увидел её, во всех запомнившихся ипостасях, не скрывая страшных и горестных ликов, но и не забывая под влиянием обыденности о вечных и прекрасных её образах. Вероятно, чтение этой книги не будет лёгким. Но постижение великой страны и не может быть лёгким. И ещё одно – Индия, при всей своей современности, при стремительном движении на путях прогресса остаётся тайной, прекрасной и сложной, остаётся загадочной и неохватной в своём космосе, в «бескрайних дорогах своих» (Рабиндранат Тагор), в бесконечности своего времени, выраженного на клетках шахматной доски и в исчислении лет Кали-Юги, в божественной премудрости и в человеческом дерзновении.
А напоследок – сколь бы ни была неумолима предопределённость бытия, как бы неисповедимы ни были пути Господни, сколь бы ни было замкнуто колесо рока земного, сансары – есть, помимо всего этого, неизмеримое солнечное счастье жизни, столь зримое именно там, где гранитные лики древних богов смотрят на поющий и сияющий океан, где по ночам горят огромные южные звёзды, а днём невероятной красоты соцветия пламенеют в зелёных кронах могучих дерев. И мне, человеку грешному и земному, именно это солнечное колесо представилось самым зримым образом великой и прекрасной страны. И потому я и книгу свою назвал – «Сансара».