Пока же в свободную руку одна Талка войдет.
На этот остров океана волной я выброшен давно,
В кармане рубаи Хайяма, одно пшеничное зерно.
Страдали и душа, и тело, но время быстро пролетело.
Под старость с хлебом я и с Талкой. И пью хайямово вино.
Графин стеклянный с Талкой всевышний мне явил.
Я, долг свой выполнив пред ним, огонь ее испил.
В нем открываю таинства творца животворящей силы.
Но тайну самого сосуда как познать? И я его разбил.
Бродяга на рынке ко мне приставал,
За Талки бутылку часы мне отдал.
У них два деленья – рожденья и смерти.
Куда же ты стрелки, шельмец, подевал?!
Я графин из-под Талки, напившись, разбил.
Злое действо по умыслу доброму я совершил.
Ведь в мгновение каждое кого-то Он убивает,
Вот и я таким же как он хоть мгновенье побыл.
Бродяга, что бутылку смиренно просил,
Циферблат бытия за нее мне вручил.
За угол зайдя, он выпил всю Талку,
Поделку ж свою навсегда мне всучил.
Нищий старик среди белого дня
Талки бутылку просил у меня.
Книжку потертую сунул, промолвил:
О бытии весь свой век писал ее я.
Есть и такие, которых от Талки тошнит,
Бледны иль гневны они бывают на вид.
Брызжут слюною: как можно быть пьяным!
А у самих под кожей шайтан в торпеде сидит.
В чем жизни суть единого мнения нет.
Талки-красавицы слышу порою ответ:
Это блаженство меж трезвостью и опьяненьем,
Так завещал нам Хайям сквозь тысячу лет.
Чтоб кулинару-поэту в блюдах своих преуспеть
Как и создатель, наш кулинар, он должен суметь:
Рифмы водную часть замешать в пропорции с Талкой,
В стих рождения-смерти эту смесь затем запереть.
Откуда исходит поэзии слово живое?
Проклятый вопрос не давал мне покоя.
Немало пришлось приложиться мне к Талке,
Пока не нашел я источник – вино огневое.
Четыре языка всю жизнь изучаю,
Но ни людей, ни себя не понимаю.
Спросил я Талку: как же мне быть?
Она: ответ найдешь ты в рубаях.
Ты грешникам огонь извечный дал,
Ты любящим пожар сердечный дал,
Ты поэтам дал в небеса уносящее слово,
Ты страждущим рубаи, Хайяма, Талку дал.
Мир из философов, поэтов и пьяниц состоит.
За чистотой своих нравов каждый зорко следит.
Нет мне в нем места, ругают: философ, пьянчуга.
А иных и подавно от стихов и Талки тошнит.
Три техники есть как истину познать:
Верблюдом мысли мудрецов жевать,
Кур подзывая, петухом закукарекать,
Или напиться Талки и завалиться спать.
Болезнь, что жизнью называют,