На самом деле, Рэм давно не верит в то, что Петька отыщется, просто пока меня не расстраивает.
Я не страдаю расстройством психики, и секс у нас все-таки был. Это самое приятное из всего, что я услышала, потому что…
Саллер собирается на мне жениться. Из чувства долга... Из-за предполагаемого «интересного положения»... Из-за того, что я хэленни… Да из-за чего угодно, черт возьми, только не потому, что я нужна ему сама по себе. О чувствах Рэм не сказал ни слова.
Ладно… Молчит? Сама спрошу, испытывает ли он ко мне хоть что-нибудь. Пусть соврет, я по глазам пойму, есть ли у нас шанс на нормальную совместную жизнь.
Увы, я не успела даже рта раскрыть.
— Ох уж эти смертные, — раздалось откуда-то сверху ехидное. — Чуть отвернешься, они так и норовят устроиться где-нибудь в тени и заняться производством себе подобных. С другой стороны… вы так болезненны и недолговечны, что ваша озабоченность потомством и стремление каждую свободную минуту совокупляться вполне объяснимы…
Йор…
Нет, я, конечно, мечтала о встрече, но как же они не вовремя. И недоэльф, и его идиотские комментарии.
Даже оглядываться не стала и выяснять, где прячется этот мелкий пакостник — пожелает, сам спустится. А вот герцог ощутимо напрягся. Обхватил меня, прижал к себе — видимо, для надежности, чтобы не отняли, — и на кончиках пальцев свободной руки засверкали знакомые искры. Он что, опять драться собрался? Неужели до сих пор не понял, что в Хауддане его магия практически бесполезна?
Йор в долгу не остался.
Короткая вспышка — и на нас, щекоча кожу, ароматным дождем посыпались лепестки.
— Красота! — оценил дело рук своих возникший сбоку фрейр. — Но, пожалуй, рановато.
Небрежный щелчок тонких пальцев, и бесконечный розовый поток прекратился. А маленький позер уселся на каменный выступ рядом с нами, насмешливо прищурился, изучая готового к бою Саллера, и… дунул. Демонстративно так, смешно вытянув губы трубочкой. В тот же миг огоньки на ладонях Рэма зашипели, словно на них плеснули водой, и погасли.
— Упс… — издевательски прокомментировал Йор и, как ни в чем не бывало, повернулся ко мне. — Привет, крошка!
Кто крошка? Я? А на себя в зеркало посмотреть не судьба? У кого-то здесь явно мания величия. Ладно, Петька меня так называл, но этот…
Петька…
Воспоминание кольнуло сердце тупой болью, и все остальное мгновенно отступило, стало неважным. Пусть кривляется, пусть делает, что угодно, лишь бы рассказал о брате.