Олю с Наташей распределили в реанимационное отделение, – самое тихое и самое грустное в больнице. К примеру, в гастроэнторологии больные шутили, смотрели телевизор, угощали яблоками, а в реанимации пациенты молчали, даже если приходили в сознание. Потому работа в стенах реанимации сводилась к отмыванию кафельных стен операционной, заклеиванию окон, смене постельного белья до того, как привезут пациентов. Серая грязная многогодовалая вата из полиэтиленовых мешков засовывалась в зазоры между ставнями и заклеивалась бумажными лентами, смоченными в мыльной воде. Такой же грязный снег падал в ареале больницы, будто там наверху тоже заклеивали окна, и вата сыпалась из мешка. У девочек не было аппетита в реанимации, да их там и не кормили, потому в очередной понедельник они дежурили в раздевалке. В январском утреннем холоде мыли грязный пол.
– Ты написала сочинение? По Маяковскому? – спросила Оля.
– Угу, – ответила Наташа, отжимая тряпку, – не люблю я вашу лирику, вот в математике все просто и прозрачно, а тут… Ну, почитала я «О дряни» и «Прозаседавшиеся», грубо.
– Зато любовная лирика – красиво, – Оля обожала жизнь, этот грязный пол, грязный снег, Маяковского, только не любила, когда отец пил, – вот послушай, – обращалась она к Наташе, – «А Вы смогли б сыграть ноктюрн на флейте водосточных труб»? Или: «Наша любовная лодка разбилась о волны быта». Наверно, Лиля Брик была красива.
Наташа встрепенулась: «Маяковский был красивый, это точно. Я смотрела в третьем классе фильм чёрно-белый «Барышня и хулиган», он там играл, красивый…» – она мечтательно оперлась о черенок швабры.
– Барышня и хулиган? Это же Есенин себя хулиганом называл. Наверно, это было у них модно.
В бетонного цвета стекла и окна заглядывали уставшие хлопья. Девочки мыли, каждая мечтала о своем Маяковском, ревностно они невзлюбили Лилю Брик, но той и при жизни это чувство было знакомо.
А дома Алексей Леонидович принёс февральские талоны на масло и колбасу. Выдал самому себе под роспись и гордо положил бумажки размером с автобусный билет на стол.
Январь поменял цвет. От серого к серебряному. Кристаллы сверкали и манили. Оля с Сережей придумали себе вечернее занятие – прыгать с крыши. Это был счастливый детский порыв. Они лежали в пушистом снегу, смотрели в тёмное небо, соседские крыши домов с печными трубами и выглядывающими редкими фонарями. На Торфяной улице осталось четыре дома, остальные снесли по плану перезаселения. Деревянные одноэтажные дома с внутренним светом окон казались пряничными.