Этот вечер знаменателен для прибывшего на Капри господина. К обеду готовится он «точно к венцу»: «повсюду зажёг электричество, наполнил все зеркала отражением света и блеска, мебели и раскрытых сундуков, стал бриться, мыться и поминутно звонить…» Нарядившись и приготовившись, он присел отдохнуть – и отразился в нём, в других зеркалах. Американец вымолвил: «О, это ужасно!». «Это ужасно…» – повторил он.
Господин спустился к столовой, но остановился в читальне, сел в кресло и углубился в чтение свежей газеты, «привычным жестом перевернул газету, – как вдруг строчки вспыхнули перед ним стеклянным блеском, шея его напружилась, глаза выпучились, пенсне слетело с носа… Он рванулся вперёд, хотел глотнуть воздуха – и дико захрипел; нижняя челюсть его отпала, осветив весь рот золотом пломб, голова завалилась на плечо и замоталась, грудь рубашки выпятилась коробом – и всё тело, извиваясь, задирая ковер каблуками, поползло на пол, отчаянно борясь с кем-то». Немец, бывший в читальне, «всполошил весь дом». Если бы не этот немец – никто бы не узнал, что «натворил» господин из Сан-Франциско. Американец отчаянно мотал головой, «хрипел, как зарезанный, закатил глаза, как пьяный», «Он настойчиво боролся со смертью». Это происшествие обидело и оскорбило жильцов – оно нарушило их спокойствие: «вечер был непоправимо испорчен». Господин из Сан-Франциско умер «на дешёвой железной кровати, под грубыми шерстяными одеялами, на которые с потолка тускло светил один рожок». Бесславная смерть господина – кульминационный момент. Ночью того же дня мертвец лежал в темноте в сорок третьем номере. В номере открыли окно – и «синие звезды глядели на него с неба, сверчок с грустной беззаботностью запел в стене…»
Коридорный Луиджи (напомним: местные жители наделены именами) точно изобразил некогда властного и богатого человека, господина из Сан-Франциско, тело которого – в сорок третьем номере:
– На sonato, signore?
И, сдавив горло, выдвинув нижнюю челюсть, скрипуче, медлительно и печально ответил сам себе, как бы из-за двери:
– Yes, come in…
На рассвете тело господина было погружено в «длинный ящик из-под содовой воды» и навсегда увезено с Капри – «к Сорренто, к Кастелламаре», в Неаполь, а затем – к берегам Нового Света. Вслед за ним остров покинули и жена, и дочь. «И на острове снова водворились мир и покой».