Спустя пару дней мне захотелось позвонить папе и сказать ему о том, что я больше не обижаюсь на него, что я простила его и самой попросить прощения. Я взяла телефон, набрала его номер и растерянно начала разговор. Вместо того чтобы вымолвить простые слова любви, которые крутились у меня в голове, я несла какую-то чушь про погоду, про медицину и про последние новости в мире. Я поняла, что не могу выдавить из себя эти простые слова. В горле стоял ком. Я чувствовала себя ученицей, которая не выучила домашнее задание, а ее вызвали к доске, и она стояла перед всем классом, готовая провалиться сквозь землю. Я не смогла.
«Какая же ты трусиха!» – ругала я себя, закончив разговор.
Я ведь проделала такую работу над собой – и вот так облажаться. Мне было очень больно, что я не смогла сказать ему эти слова. Я очень злилась на себя. Спустя несколько дней я успокоилась и перестала заниматься самобичеванием. Мысленно попросила у себя прощения и мысленно сама себя простила. Навязчивая идея позвонить папе не оставляла меня. Интуиция подсказывала мне, что моя кропотливая работа еще не закончена и я должна поговорить с ним. Так как прилететь к нему в город на тот момент мне не представлялось возможным, оставался только звонок. Чтобы ничего не забыть, я написала на листе бумаги, что прошу у папы прощение за многолетнюю обиду, за то, что в моей памяти до сих пор живут воспоминания о том, как они дрались с мамой и как он пил много лет, но я уже не злюсь и не обижаюсь, я люблю его всем сердцем и рада, что он у меня есть.
Я собралась с мыслями и нажала кнопку вызова на телефоне.
– Да, доча, как дела? – ответил он.
– Пап, привет. Я хочу поговорить с тобой. Вернее, я хочу кое-что сказать тебе, – неуверенно начала я.
Я почувствовала, как ком снова подступает к горлу, мысли путались, и было тяжело подобрать слова. Мои руки, в которых я держала «Письмо прощения», задрожали так сильно, что, казалось, на другом конце провода был слышен звук трясущегося листа бумаги. Но я продолжала:
– Пап, я хотела сказать тебе то, что не смогла сказать в прошлом нашем разговоре. Понимаешь… я просто уже много лет… – и тут я расплакалась. Я не могла больше ничего говорить, слышно было лишь мое всхлипывание.
– Доча, ну ты чего, моя родная, – попытался успокоить меня отец.