Я проследила за тем, как этот пижон наряду с остальными поклонниками оперы вручил Марише огромный букет белых хризантем, они поцеловались прямо на сцене, и аплодисменты стали ещё громче.
– Браво! Браво!
Я протянула подруге розы.
– Ты – прелесть! Я горжусь, что у меня такая подруга, и спасибо за эту поездку в Италию!
Эдмонд, проходя мимо идя на своё место в первых рядах партера, услышал мои слова. Я увидела ухмылку на его губах, но сделала вид, что не заметила этого. Эдмонд считал меня сентиментальной дурочкой, глупой московской журналисткой, готовой на всё ради сенсаций. Сколько раз мне хотелось втолковать Марише, что её меркантильный возлюбленный просто нагло использует её, но мне до сих пор это не удавалось. Как коршун, Эдмонд не выпускал добычу, повсюду следуя за ней.
Разве не могут две подруги побыть наедине, выпить по чашечке кофе в какой-нибудь забегаловке на Тверском между репетициями и планёрками у шефа? Эдмонду так не казалось. Он отвозил её в кафе на своём «мерседесе», встречал и провожал, так что у меня с Маришей почти не оставалось времени для бесед. Кстати, и картины-то его стали раскупаться лишь после того, как москвичи узнали, что Эдмонд – ухажёр знаменитой певицы.
Однажды я случайно видела то, что на этом «мерседесе» Эдмонд подвозил свою очередную «пассию», правда, он не видел, что я наблюдаю за ним. Да я и ничего не стала намекать. Глупо. Эдмонд мог оправдаться, назвав любую причину, лишь бы поссорить меня с Маришей.
Вновь заиграла музыка, погасли огни в зале, опера продолжалась. На сцене племя друидов приносило свои молитвы безмолвному идолу. Оперу «Норма» я слушала не впервые, однако я в первый раз могла лицезреть столь необычные декорации; сразу создавалось впечатление, что поработал опытный декоратор или художник. Ну, конечно, ведь даже знаменитый Бенуа в прошлом веке оформлял «Метрополитен-опера».
Многие зрители смотрели на сцену через бинокли, чтобы лучше видеть актёров, я тоже периодически прикладывалась к своему биноклю, но порой это мне мешало воспринимать представшее передо мной действо в целостности.
Однако к тот момент, когда на сцене последняя молитва друидов была вознесена, и следующая сцена должна была изображать жрицу Норму и её двух незаконнорождённых сыновей, я ощутила на себе чей-то упорный взгляд. Когда на вас так смотрят в тёмном зале, полном людей-иностранцев, вам становится неловко. То же самое почувствовала и я, будто, накололась на невидимый шип, только никакого шипа в реальности не существовало.