– Я ничего не думаю.
– Ей большой срок грозит?
– Ничего ей не грозит. Ирина – моя подруга, я попытаюсь выяснить всё до конца. Она просто запуталась.
– Ты же сама в это не веришь, – произнёс на прощание Морозов.
– Не верю, – уже по дороге домой ответила сама себе Мила.
…Сцена была на этот раз намного светлее, потому что в самый центр было направлено четыре софита, была даже видна маленькая будка, где обычно сидел подсказчик с толстым томом Пушкина и шептал, хотя в последнее время в подсказчике особо не нуждались, актёры и так запоминали свои роли, им приходилось учить с утра до ночи одни и те же слова, которые они должны были сказать в подходящий момент. Репетиция была в самом разгаре. Седовласый Кирила Петрович ходил во фраке взад-вперёд по сцене, громко насвистывал свою песню. Импровизированный дом, состоявший из умело сделанных декораций, производил впечатление некоего движения, повсюду суетились слуги. Зрителю, сидящему в зале, открывался вид на уборную барышни. Перед большим зеркалом дама, окружённая служанками, убирала бледную неподвижную Марью Кириловну, голова её томно клонилась под тяжестью бриллиантов, она слегка вздрагивала, когда неосторожная рука укалывала её, но молчала, бессмысленно глядясь в зеркало.
– Скоро ли? – раздался у дверей голос Кирилы Петровича.
– Сию минуту, – отвечала дама, – Марья Кириловна, встаньте, посмотритесь, хорошо ли?
Марья Кириловна встала и не отвечала ничего, двери отворились.
– Невеста готова, – сказала дама Кириле Петровичу, – прикажете садиться в карету?
– С богом, – отвечал Кирила Петрович и, взяв со стола образ, – подойди ко мне, – сказал он ей тронутым голосом, – благословляю тебя….
Бедная девушка упала ему в ноги и зарыдала.
– Папенька….папенька… – говорила Ирочка в слезах, и голос её замирал.
«Кирила Петрович» спешил её благословить, её подняли и почти понесли в карету. Карету выписали из музея, она была добротной старой, какими пользовались в прошлом веке зажиточные помещики России. С ней сели посаженная мать и одна из служанок. Дверь кареты закрылась, опустился занавес.
Мила от души захлопала в ладоши, поэтому сразу обратила на себя внимание режиссёра, он обернулся назад, как обычно нахмуренный, а когда увидел, наконец, Милу, лицо его озарилось улыбкой, правда, несколько суховатой, но вполне подходящей для режиссёра, у которого на носу премьера.