Лиза стояла за правду. Ей удавалось сохранять нейтралитет и в то же время сдерживать мальчишескую ярость. Два раза его пытались подловить за соседними гаражами, но в короткой записочке, так ловко и незаметно вложенной в руку, советовали задержаться после уроков на факультативе по истории, и Влад из чувства самосохранения охотно следовал совету. В джентльменском порыве он пару раз проводил Лизу домой. Поэтому двенадцатилетние ревнивицы нелогичными, только им известными умозаключениями, связали пропажу одноклассницы с Владом и поговаривали о каком-то совсем уж невозможном инциденте, произошедшем между ними то ли в раздевалке, то ли на заднем хозяйственном дворе, но без свидетелей. Утверждали наверняка, клялись-божились, разрисовывали подробностями, украшали деталями. Влад сохранял ледяное спокойствие, вел себя предельно вежливо, только зеленый логотип поло скалился зубатой крокодильей пастью.
В учительской без посторонних ушей три раза его допрашивал следователь. Директор вызывал родителей на откровенный разговор, намекал на известные факты, но мама Влада резко отмела беспочвенные подозрения и убедительно пригрозила скандалом. Новенького оставили в покое. Нелепые слухи подавили в зародыше, не дав буйной детской фантазии переродиться в немыслимую фантасмагорию. Спустя месяц волнения улеглись окончательно.
Следствие замерло в той наивысшей точке амплитуды, когда ожидаемая развязка сама съезжала по графическому изгибу прямо в руки, но график резко оборвался. Выученную брать след Пальму человек разумный не превзошел, с похожей растерянностью просидел он над стопкой опросных листов, и где-то на третьем десятке личных анкет логическая цепь замкнулась. Всё. Тупик. Следователь покидал школу с уверенностью через месяц-два сюда вернуться, слишком крепкое директорское рукопожатие внушило ему эту мысль.
Лизу считали пропавшей без вести. Назвать ее умершей не решался даже директор, но кто-то в информационную доску возле учительской вдавил кнопкой распечатанную на принтере, любительскую фотографию с затушеванным черным углом вместо траурной ленты. Многие поверили, понесли к стене цветы, но вовремя опомнились. Листок сорвали.
Расстроенная вопиющей выходкой географичка Людмила Павловна, милая, добрейшая женщина, не могла подавить рыданий, сидела в секретарской возле фикуса и каждому поясняла: