– Вероятно… – слукавил я. – Но сердце требует реванша.
– И ты его получишь. Не знаю, что задумали инишиалы, но им не одолеть таких ребят, как ты… – задумчиво произнес мужчина, оперевшись на колени.
– Таких, это каких? Неуравновешенных и злых?
– Искренних и страстных. У нас будет возможность отыграться. Если и не на поле боя, то на игровом поле точно. Там ты себя покажешь…
– Спасибо за доверие. Посмотрим. – отстраненно буркнул я. – Пойду, проведаю мать…
– Давай, Лёв. Захочешь поговорить – возвращайся!
Я уходил быстро и не оглядываясь. Слова тренера, человека с большим спортивным прошлым, мне льстили, но продолжать беседу казалось невыносимым. Я никому не доверял. Особенно тем, кто играл роль промежуточного звена – сначала проводил время с нами, простыми людьми, а после – отирался в высоких кабинетах, мотая на ус инструкции.
«Я восстановлю справедливость… И если ценой тому станет моя жизнь – так тому и быть…» – думал я тем вечером, засыпая в холодной отсыревшей каморке.
Долгое пребывание в подземелье, пусть даже таком благоустроенном, как московский метрополитен, угнетающе действует на психику. Особенно, если ты – подросток. Все ключевые этапы взросления я встречал в холодных сводах мрамора и безжизненном свете ламп, что нередко приглушали или отключали вовсе, сберегая электроэнергию. Живое настоящее солнце удавалось видеть редко, в периоды деэскалации, когда враг брал длительные передышки.
Все остальное время запрещалось даже смотреть в сторону эскалаторов… В таких условиях совершенно плевать, цветет ли там, на поверхности, весенняя зелень или метут свирепые ветры зимы. Неделя сменяется неделей, а в твоем распорядке дня все остается прежним. Жизнь лишается красок.
Наверное поэтому в одну из ночей я перестал видеть сны. И нет, их содержание не ускользало из памяти по утру! Мне действительно не удавалось расслабиться до той степени, когда мозг запускает генератор сюжетов. Чудилось, что я и не сплю по-настоящему, а лишь надолго закрываю глаза и напряженно вслушиваюсь в звенящую тишину. Что, если кто-то придет в момент забытья? Я должен… просто обязан быть во всеоружии!
Первая ночь после объявленного перемирия выдалась беспокойной. Я несколько раз проваливался в сон, но тут же подскакивал с тяжелой одышкой, как человек, которого насильно удерживали под водой, но отпустили в последний момент.