– Если я чуток и посплю до вечера, то ничего плохого со мной не случится! – уверил самого себя Евпсихий Алексеевич и рухнул на диван, не раздеваясь.
За окном весело фыркнул фургончик, разгруженный от мешков, и укатил, оставив завитки выхлопного дыма, напоминающие три арлекинские усмешки.
Если что-то и снилось Евпсихию Алексеевичу на это раз, то уличить сновидение не удалось, поскольку его разбудили странные скребущиеся звуки, доносящиеся с кухни. Сердито зевая, Евпсихий Алексеевич распрощался со сном, встал и прошёл на кухню, где убедился, что звуки не были случайны, что кто-то упорно скрёбся по батарее отопления. Несомненно, что шорохи исходили с нижнего этажа, из квартиры, где проживал Лев Моисеевич, о специфической модели поведения которого Евпсихий Алексеевич узнал сегодня в полиции. «Грызёт он её, что ли? – развеселил себя Евпсихий Алексеевич, представив соседа в ошеломительно взбудораженном беспорядке, и громко произнёс, зачем-то склонившись к батарее: – Если нет денег на нормальную закуску, то могу в долг дать!..» Когда же по батарее, словно в ответ, пробарабанили с настойчивой угрюмостью, Евпсихий Алексеевич пообещал дать взбучку вредному старику, спустился на второй этаж и позвонил в дверь квартиры Льва Моисеевича.
Казалось весьма подозрительным, что как только Евпсихий Алексеевич нажал на кнопку звонка, так сразу весь подъезд погрузился в гнетущую тишину. Но сосед не спешил отомкнуться, а нарочно долго брякал ключами, теребонькал какие-то задвижки на двери и раза два переспрашивал «кто там». Наконец дверь лениво отворилась, и Евпсихий Алексеевич увидел замечательно-приторного пенсионера с пузатеньким и активно колосящимся голым торсом, в штанишках, именуемых лет пятьдесят назад, кальсонами, а сейчас и вовсе не имеющими приличного названия.
– Дедушка! – придал язвительности максимальную слащавость Евпсихий Алексеевич. – Не желаете ли вы по своей голове постучать?
– С чего бы это? – отыскал у себя такое же количество слащавости Лев Моисеевич, обладая лицом лукаво-радостным, чуть усатым, и источающим то редкое человеческое удовольствие, как будто только что вернулся из парилки, исхлёстанный банным веником.
– С того, что у меня нет желания ваши азбуки морзе расшифровывать. Уверен, что в нашем доме это никому не интересно. А вот когда начнёте самому себе стучать по мозгам – тогда самому себе удовольствие от общения и доставите… Займитесь-ка.