– М-да уж… – оторвался я от трапезы и закивал в ответ.
– А вскоре и Макарий прибыл, – продолжила Фрося. – Вот уж не ждали, но и слава богу! Очень хороший человек наш батюшка… Добрый, благопристойный… Народ его любит. Все бегом к нему с вопросами: «Что случилось? Почему колокола звонят? Кто в звоннице заперт?..» А тот – едва с телеги спрыгнул и спрашивает первым делом: «Кто нынче помер?» Люди плечами пожимают: да никто, вроде…
Батюшка даже растерялся как-то, словно уверен был – кто-то помер нынче, и не простая смерть его. А как поднялись наверх да открыли люк в звонницу, так и увидели – там никого и нету вовсе! Народ так и ахнул: что ж это творится-то!?
Батюшка сам диву дался, что звонницу закрыл, да ещё и ключ в котомку положил. «Видать, – говорит, – я и запер по рассеянности. Кто же ещё?.. Хотя, на кой – сам ума не приложу. Никогда прежде не запирал звонницу на ключ – незачем… а тут вдруг и запер… Не иначе по рассеянности».
Как бы то ни было, отец Макарий понимал: звон колоколов, пустая звонница, да странный сон, заставивший его вернуться… – то всё неспроста.
– Что за сон? – спрашиваю.
– А-а-а, да… Потом Марфа поведала мне, что Макарий по пути в монастырь в ближайшем селе на ночлег остановился – у знакомого священника. Утром следующего дня они собирались вместе в дорогу отправиться. Так вот ночью ему сон приснился: явился кто-то из святых, близких батюшке нашему. Кто же, кто же… ой, уж не припомню. Пришёл и молвит: «Вернись, Макарий… проводи умершего… Да место ему найди подходящее, ⎯ здесь, на кладбище, – то, что колено твоё преклонит».
Сон столь яркий случился, что Макарий весь мокрый проснулся. Чует, что-то стряслось в приходе его… Правда, сомневался поначалу: мало ль что во сне пригрезится! Но нет – не всякий раз сон оказывается столь живым и одухотворённым. В конце концов, решился: оставил свои дела и назад отправился. Объяснил всё своему приятелю – благо, священник, всё разумеет: эдакое просто так не приснится и святые попусту беспокоить не станут.
Прямо в ночь поехал, вокруг – ни зги!
Марфа одно умоляла меня не рассказывать никому, – тихо прошептала Ефросинья, робко осмотревшись по сторонам, – батюшка и сам просил её о том. А я вот, – она вздохнула, опустив глаза, – не сдержалась да тебе поведала. Та поделилась со мной, а я вот – с тобой… Ох и язык, до чего ж длинный!