Запыхавшаяся, вспотев так, что платье можно выжать, я добралась-таки до замка. Но, блин, что это такое? Мне, конечно, сказали, что это будет замок, старинный, но все умолчали о его истекшем сроке годности. Он же построен не позже эпохи Средневековья. Мать твою. Белочка чернобыльская. Это же развалины после второй мировой войны! И какую еще ценность они могут представлять?
Ау! Где все люди-то?
– Ну, бабуля, – ворчала себе под нос, в очередной раз споткнувшись об завалявшийся камень, – ну, погоди! «Не будь дурой, улетай в Лондон и забери то, что тебе твой беспутный отец оставил». Оставил. И что мне со всем этим делать? Восстановлению замок не подлежит, а значит, ни о какой его продаже и речи быть не может.
Ворчала себе под нос, ворчала, подпинывая камушки из-под развалин, и даже не заметила, как за мной все это время с недоумением во взгляде наблюдали двое мужчин, довольно преклонного возраста, оба в клетчатых костюмах, серых и коричневых тонов, и вот один из них спрашивает с небольшим акцентом, деловито так подправляя очки указательным пальцем:
– Мария Дмитриевна?
– Угу. – Киваю я головой, не сводя с обоих глаз.
А мужчины тем временем разглядывали меня, с ног до головы, один – с удивлением, другой – с некоей усмешкой на лице. Старый извращенец. Так и пялится на мои разодранные колготки.
– Позвольте представиться. – Откашлявшись начал тот, что менее походил на извращенца. – Я – Ферд Брадберри, ваш нотариус. Вчера я разговаривал с вами по телефону.
– С бабушкой. – Подправила я мужчину.
– Простите?– Вчера вы разговаривали не со мной, а с моей бабушкой.
– Аррон Гудман. – Представился следующим извращенец, протянув мне для рукопожатия свою широкую, шершавую ладонь. – «Бюро недвижимости Гудманов».
Сморщив носик, я протянула руку в ответ, и моя ладонь тут же была крепко стиснута им.
– Безумно приятно познакомиться с вами. Лично. – Растянувшись в широкой улыбке, во все оставшиеся двадцать зубов, он наровился поцеловать руку так, что мурашки тут же пробежались по моей ноющей от усталости спине. Немного пухлые, потрескавшиеся губы неприлично долго лежали на моей ладони, так, что мне пришлось вырывать из-под него свои руки. Почему-то этот мужчина вызывает во мне лишь наивысочайшую степень отвращения. А терпкий запах алкоголя, исходящий от него, и вовсе призывает прокричать Эдика.