– Папа-папа! Клещ! – кричал метнувшийся из леса
Милослав, указывая на левое запястье.
Арина, отскочив от багажника, накинулась на мужа:
– В клещевник привез! Ты же погубишь ребенка!
Что я тебе говорила! Ты эгоист-эгоист-эгоист!
После того как насекомое оказалось на поверку внушительным долгоносиком, Антон в дедовской – песку под стать – охровой штормовке взвалил на плечи полупустой рюкзак и запер машину. С каждым пройденным шагом в белом семилитровом ведре спокойно громыхал нож.
Гнус в лесу сплошь состоял из вялых с тигриным брюшком комаров, они свирепствовали только в низинах – в брусничниках и черничниках. Милослав потянулся к перезревшей костянике, но мать одернула его, вскричав: «Это вороний глаз!»
– Ты еще скажи, что это белена.
– Не лезь не в свое дело, ты ничего в этом не понимаешь!
Антон усмехнулся и хотел было затеять ссору, но Милослав показал ему вывернутую из земли лисичку. Он тотчас забыл об Арине, осмотрелся вокруг себя и увидел, что опушка пестрит бледно-желтыми жесткими боровыми лисичками. Рука его потянулась к хвостовику ножа, обмотанному синей изолентой.
Арина сорвала пижму и громко понюхала ее, но чем дальше они углублялись в бор – к распадку, где, уверял муж, коробами набирают белые, тем меньше ей попадалось цветов для полевого сбора. Зато каково было ступать по мягкой подстилке из кукушкиного льна: под стопой трещали сосновые сучья, иногда среди пожухшей хвои таилась твердая шишка или ягель был чересчур сух, но это только оттеняло мягкость борового ковра. Настроение сменилось, когда ей в лицо угодила паутина крестовика, она стала снимать с русых волос белесые клейкие нити и вдруг поняла, что готова убить своего мужа. Их любовь выродилась незадолго до рождения Милослава, она была несчастна, но не осознавала этого, пожалуй, и сына она полюбила лишь потому, что ей некем было занять свое сердце… А имена произошли от бога.
– Папа-папа, а почему под этой сосной так много шишек? – спросил Милослав.
– Столовая какой-нибудь птицы лесной, а вон, кстати, – добавил Антон, указывая на пеструю птицу, прокричавшую что-то кркшное, – видишь, там на сосне – кедровка?
– Но она же сидит не на кедре! – удивился мальчик и стал бросать на муравьиные тропы растребу-шенную ножку борового. Когда на требуху набиралось довольное количество красных муравьев, он давил их подошвами кед.