– Вот и помогла я фронту».
Вторая часть повести называется «Свидание». На кухне спят пьяные солдаты, на сосне висит повешенный немец, Борис и Люся лежат в темноте, голые и неловкие, обдумывающие каждое движение, каждый поцелуй, боящиеся спугнуть наваждение. Он рассказывает о сиреневой музыке, которую когда-то слышал, о пастухе и пастушке, которых когда-то видел на сцене, обещает вспомнить, вернуться, спрыгнуть на перрон. Она закуривает, обещает ждать в белом платье.
Но когда пастораль дана на мгновение, а дальше – хлоп и снова мясо, кровь, копоть, тогда все приобретает роковое свечение, тогда ночи темнее, минуты – длиннее, шорохи – громче, а Люся – любовь первая и последняя, единственная на белом свете, навсегда.
Оба знают, что ничего не будет, что с рассветом все закончится, что вообще все закончится цветом красным или черным, но а вдруг нет. И всю ночь мучают свою мечту, и ты мучаешь ее вместе с ними. Автор дает надежду и тут же ее отбирает – все это морок, представления, сказки – просыпайся.
«Люся слушала, боясь дохнуть, знала она, что никому и никогда он этого не расскажет, не сможет рассказать, потому что ночь такая уже не повторится».
Сиреневый – предсумеречный цвет. Если смешать цвет закатный (розовый) и цвет сумеречный (голубой) – получится сиреневый. Цвет тихого часа, послеполуденного сна, самого тяжелого сна, в который приходят незваные гости, в котором плавают лица и мечтания, после которого долго не можешь прийти в себя. И снится Борису баня, плывущая по крови, и какие-то знакомые глаза, и бабочка садится на руку, и кто-то зовет повариху Люсю, чужую Люсю, не его.
Борис умирает долго. Дурацкая, ни разу не смертельная рана – и заражение крови. Он едет в поезде, на верхней полке, где, смешавшись со стуком колес, превратившись в кашу, сознание его моргает, обрывается, и тешит себя видениями:
«Музыки он уже не слышал – перед ним лишь клубился сиреневый дым, и в загустевшей глуби его плыла, качалась, погружаясь в небытие, женщина со скорбными бездонными глазами богоматери».
Не повторится, не вернется, никого нет, кроме медсестры Арины и сумасшедшего старика внизу. Борис, закрывай глаза.
«Под опустившимися веками еще какое-то время теплилась багровая, широкая заря, возникшая из-под грозовых туч. Свет зари постепенно сузился в щелочку, потом потух, и заря остыла в остекленевших глазницах».