– Ну привет, Илья, привет, привет, привет… – шептал, как заговорщик. – Ну как ты? Как ты там поживаешь, мой дорогой? Ну, рассказывай… Держишься? А? А? Только меня не обманывай, ладно?.. Начало было бессмысленное, нашпигованное общими фразами, но затем быстро переходил к сути. Громко бормотал у окна, и слова текли сплошным потоком, похожим на молитву. В особо трудные времена начинал напрямую обращаться к Богу. С ним говорил прямо и честно, как со старым школьным товарищем. Спрашивал, пенял, негодовал, просил. Что же мне делать, Господи? За что ты меня так? Как мне выпутаться из очередной ловушки?
Из коридора донеслись быстрые шаркающие шажки, щелкнул выключатель. Илья обернулся и затих. Он стоял у подсвеченного с улицы ночного окна в темной пустой кухне, в черной футболке и темносиних домашних трико.
Аня? Наверное, в туалет. Вдруг в дверном проеме свет мигнул, как под шторкой фотоаппарата, и у входа мелькнула тень. Илья задержал дыхание, и тут же ему под футболку нырнула теплая рука жены и торопливо обняла за грудь, а в шею уткнулись нос и горячие губы.
– Ы оро? – спросила она, и это значило: «Ты скоро?»
– Сейчас приду… Хочу просто… немного побыть…
Гладкая рука скользнула по его животу, и Аня так же быстро растворилась в темноте, а когда шаги в глубине квартиры стихли, она щелкнула выключателем и забрала из коридора свет. Из гостиной, дальней комнаты их просторной трешки, доносились голоса его отца, мамы и тещи. Беседовали, изредка позвякивая вилками и бокалами. Еще глубже, за ними, можно было различить бормотание телевизора.
Свет от уличного фонаря подсвечивал жесткое, осунувшееся, похожее на маску лицо Ильи. Он смотрел в темную глубину декабря, где голые ветви, растопырив пальцы и раскачиваясь, пытались нащупать в воздухе опору. Аня пока не знает, что он, то есть они, почти банкроты. Илья до последнего надеялся, что рассказывать ей не придется. Но завтра уже январь, и шансов, что 2020 год пощадит, почти не осталось.
Твердеющий от разваренной картошки оливье, подсохшая колбаска, прохладное кисловатое шампанское. Захмелевшие добродушные старики, румяная улыбчивая Аня, за ними вываливающийся из телевизора огромный Киркоров и его прилипший к нитке усов живой красный рот. Он поет, что ли? Илья усилием воли вернул себя за стол.