– Давай.
– Блин, у меня ж завтра хоккей и русский. – Данила виновато захлопал глазами.
– Ладно, не парься, – подбодрил его Кирилл.
В дождь всё вокруг – дома, деревья, автобусы, даже прохожие под зонтами – казалось тяжелым, набрякшим, безрадостным, но что-то все равно было в том, чтобы долго идти по улице, ощущать, как капли стекают за шиворот, и даже не пытаться укрыться.
– Ты правда норм?
– Правда.
– Пиши мне в телеге, если че.
Данила сбежал со ступенек и с огромной скоростью пересек школьный двор, едва не сбив с ног пацана лет десяти и чуть не раздавив собачку.
За эти полтора месяца Кирилл успел свыкнуться с одиночеством. Почти каждое утро он выходил из дома и до самого вечера бродил по городу; мама оставляла ему деньги в прихожей, а когда забывала, он сам брал из ее кошелька столько, чтобы хватило на пару бургеров с колой и еще на какую-нибудь мелочовку. Он успел вдоль и поперек обойти Ботсад, ВДНХ, парк Горького и Нескучный, излазил весь Китай-город, Пушкинскую, Чистые и Патрики, исследовал даже отдаленные районы вроде Беговой. Он в подробностях изучил, как его родной город ведет себя в разную погоду. В дождь всё вокруг – дома, деревья, автобусы, даже прохожие под зонтами – казалось тяжелым, набрякшим, безрадостным, но что-то все равно было в том, чтобы долго идти по улице, ощущать, как капли стекают за шиворот, и даже не пытаться укрыться. При сильном ветре всё, наоборот, казалось легким, невесомым, словно могло в любой момент сняться с места и улететь. Кирилл видел однажды, как ветер поднял пустую детскую коляску и через несколько метров бросил, будто передумал. На ярком солнце городской пейзаж выглядел не совсем настоящим, слишком праздничным и потому вызывающим подозрение, так что Кирилл предпочитал фоновую погоду – обычную, никакую.
Сейчас, после нескольких часов, проведенных в школе, он с непривычки испытывал что-то вроде сенсорной перегрузки. Ему хотелось отыскать место, где можно побыть в относительной тишине, и он решил догулять до Екатерининского парка. Людей на улицах было много – возможно, из-за того, что пришла настоящая весна, – и многие из них улыбались – наверное, по той же причине. Кириллу казалось, что сам он разучился улыбаться: углы его рта опустились вниз и застряли, как если бы кожу прибили степлером. Идя по Новослободской и взглядывая на свое отражение в витринах, он пробовал поднять их вверх хотя бы до нейтрального положения, но ничего не выходило.