Эту ситуацию, когда человеческие нейроны по одному заменяют компьютерными чипами, они с Андреем тоже несколько раз обсуждали. Тогда Кирилл был, скорее, согласен с мамой, которая говорила, что все эти мысленные эксперименты не имеют отношения к реальности: ему казалось, что они обсуждают фантастическое кино. Но Андрей говорил о гипотетических трансформациях человека с таким увлечением, как будто в ближайшем будущем что-то подобное должно было произойти с ним самим. Однажды он с хитрым блеском в глазах спросил:
– А как ты считаешь, если прямо перед моей смертью меня отсканируют и, когда я умру, сделают идентичного мне человека, кто это будет? Я или не я?
Кирилл был уже хорошо подготовлен и знал правильный ответ.
– Понятно, что не ты. Но разве это важно? Этому человеку будет казаться, что он – это ты. И твои друзья и родные будут уверены, что он – это ты. И все будут счастливы, так?
– Предположим, что так.
– Тогда какая разница?
Андрей задумался и дотронулся указательным пальцем до кончика своего носа. Он часто делал это в тех случаях, когда требовался ответ на непростой вопрос.
– То, что я сейчас скажу, скорее всего, покажется тебе странным. Счастье – это не единственное, что важно. Есть вещи, которые важнее.
Кирилл и впрямь удивился: ведь Андрей сам ему рассказывал про слезинку ребенка, которая гораздо важнее мира во всем мире. Но вместо того, чтобы поймать его на противоречии, Кирилл неожиданно брякнул:
– А ты счастлив?
Вообще-то уже давно, методом проб и ошибок он пришел к выводу, что нельзя задавать прямые вопросы на серьезные темы, особенно взрослым, – и этой политике следовал. От подобных вопросов у людей, как правило, портилось настроение или они отвечали так, что лучше б молчали. Однажды, когда он учился в четвертом классе, Кирилл спросил маму, как быть, если тебе на спину прилепили жвачку и ты ходил с пей два часа, как придурок, пока кто-то не сжалился. А опа вместо ответа стала вглядываться в пространство поверх его головы, хмуря брови, словно там ей показывали что-то важное, но в плохом качестве, и наконец сказала: «Детство – это ад. Но то, что потом, еще хуже. Поэтому не взрослей, если сможешь».
Так что вопрос про счастье, который взялся неизвестно откуда, заставил Кирилла вздрогнуть и устыдиться, как будто он зашел в туалет без стука и застал человека в малоприличной позе.