– Вы уверены, что он вас не видел? От этого ведь многое зависит.
– Да, уверен, хотя дать стопроцентную гарантию, естественно, не могу.
– Так что вы хотели сказать?
– Я хотел сказать, что оснований для беспокойства нет. Во всяком случае, сейчас. Если в дальнейшем что-то случится, свяжитесь со мной. Явлюсь по первому вашему зову.
Вирджиния помолчала.
– Может, вы и правы, – сказала она после паузы. А потом, снова помолчав, добавила: – И все-таки не могли бы мы пойти на компромисс?
– Смотря какой.
– Самый обыкновенный. Давайте последим за ним еще несколько дней. Чтобы окончательно себя обезопасить.
– При одном условии, – сказал Квинн. – Вы даете мне полную свободу. Я буду действовать так, как сочту нужным. Хочу иметь возможность поговорить с ним, задать ему ряд вопросов, докопаться до истины.
– А это не рискованно?
– Вам волноваться нечего. Наши карты я ему раскрывать не собираюсь. Он не будет даже знать, кто я такой и что у меня на уме.
– Как это вам удастся?
– Это мое дело. У меня есть самые разные способы его разговорить. Можете мне поверить.
– Хорошо, действуйте, как сочтете нужным. Надеюсь, нам это не повредит.
– Вот и прекрасно. Послежу за ним еще несколько дней, а там посмотрим.
– Мистер Остер?
– Да?
– Знаете, я вам ужасно признательна. Последние две недели Питер в такой хорошей форме. И это благодаря вам. Он только о вас и говорит. Вы для него… даже не знаю… как герой.
– А для миссис Стиллмен?
– И для миссис Стиллмен тоже.
– Рад слышать. Надеюсь, придет день, когда наступит моя очередь быть вам признательным.
– Все может быть. В жизни ведь все возможно, мистер Остер. Не забывайте об этом.
– Не забуду. Ни за что.
На ужин Квинн съел яичницу с жареным хлебом, выпил бутылку пива, сел за письменный стол и раскрыл красную тетрадь. Он вел дневник уже много дней, исписал беглым, неряшливым почерком много страниц, а вот прочесть написанное до сих пор не решался. Теперь же, когда конец истории был не за горами, он счел, что заглянуть в тетрадь можно. Многие слова разобрать было очень непросто, особенно на первых страницах. Когда же ему удавалось все-таки расшифровать свои каракули, подчас выяснялось, что трудился он напрасно. «Подобрал карандаш посреди жилого квартала. Изучает, колеблется, прячет в сумку… Купил сандвич в баре… Сидит на скамейке в парке и просматривает свою красную тетрадь». Такой чепухой исписаны были целые страницы.