Пий VI стал премного озабочен сложившимся положением дел. Шутка ли – французский штык грозил уже и ему, тем более что до слуха понтифика дошли вести о словах молодого корсиканца, неосторожно ляпнувшего в одном из салонов, будто папство – шарлатанский аттракцион с двухтысячелетним стажем. А уж когда Бонапарт одержал ещё две сокрушительные победы при Арколе и при Риволи, окончательно разгромив австрийскую армию, славившуюся своей непобедимостью, папа перепугался не на жизнь, а на смерть. Рухнул миф о величии австрийцев, следующим по очереди был Святой Престол! Пий VI даже не сомневался, что Бонапарт далее двинет свои полки на Рим. Опасения не обманули его.
Заключив перемирие с австрийским императором, генерал Бонапарт повернул в Тоскану и начал, словно грозовая туча, приближаться к Риму. Собранное папой войско было с позором разгромлено в первом же сражении. От страха перед «корсиканским зверем» оно принялось улепётывать с такой силой, что посланный Бонапартом вдогонку генерал Жюно насилу нагнал убегавших. Половину он изрубил, остальных взял в плен. Понтифику ничего не оставалось, как искать мира, который и был вскорости подписан. Тогда двадцативосьмилетний генерал так и не вступил в Вечный Город, удовольствовавшись лишь вывозом огромного количества картин и статуй, любезно подаренных ему папой, лишь бы тот убрался восвояси в свой Париж. Бонапарт прекрасно понимал, что не время ему ещё являться в соборе святого Петра, дабы не накалять и без того шипевшую, словно кусок сала на сковородке, обстановку, что сложилась тогда в Европе. Он припас свой удар по Риму на год грядущий.
И вот теперь, когда сквозь неприветливые и нахохлившиеся тучи постепенно отступавшей зимы лениво пробивалось солнце, армия Бонапарта, наконец, заняла Рим. Однако без самого генерала – он к тому времени отправился осуществлять свою кампанию в Египте. Французским войском он назначил командовать генерала Бертье. Папа Пий VI был незамедлительно заключён им под арест, а управление Римом переведено под контроль самого генерала. Однако кроме собственно оккупации Рима у Бертье имелась и ещё одна миссия, о которой знали лишь немногие.
Джильде исполнилось десять лет пару месяцев назад, но никто не мог дать ей на вид её возраст – такой маленькой и худенькой она была. Люди давали ей не более шести, да и как можно дать больше несчастной девчушке крохотного росточка с огромными серыми глазами на исхудавшем и осунувшемся лице. Её ножки и ручки были тонкими, словно свечки, которыми она торговала на углу улиц Львиной Пасти и Кондотты. Хорошо, если Джильде удавалось за день поесть хотя бы раз – этот день уже считался очень удачным и добрым. Вся их семья уже год влачила жалкое и нищенское существование: отец, трудившийся каменщиком, на одной из строек сильно поранился, сорвавшись с лесов, и потерял способность передвигаться – теперь он неподвижно лежал и горько плакал, наблюдая, как медленно исчезает его семья; матушка, невероятно любившая мужа, стала работать за семерых и не выдержала, прокоптив лёгкие угольной пылью, когда помогала угольщикам разгребать их товар по корзинам – чахотка сожрала её за три месяца; старший братец попал в папское войско и был изрублен кавалеристами генерала Жюно при бегстве, а младший оказался в плену у французов; оставались лишь старенькая бабушка, сестрица Франческа да сама Джильда. Бабушка пыталась прясть, Франческа ходила стирать, таскать воду, резать кур, выгребать нужники в домах знатных господ да толочь крупу в соседней лавке. Сама Джильда продавала свечи, получая от своей торговли сущие крохи.