– Мам, представления не имею, что это значит. Там есть такие слова? Это ужасно… Я не писала этих стихов, я их даже не видела!
– Тебе обязательно надо высовываться, в наше-то время! Я ещё наплачусь с тобой. Зачем ты написала сочинение в стихах? Почему ты хотя бы не делаешь вид, что слушаешь на уроках?
– Что мне делать? Как я посмотрю в глаза Гиббону… Георгию Ивановичу? Он же уверен, что это я!
– Я поговорю с ним, но с твоими стихами надо разобраться. У нашего бухгалтера брат – поэт. Я попрошу, он посмотрит твои стихи и скажет, можно тебе их писать или нет.
– Ну как это – можно ли писать? Разве можно человеку запретить писать стихи?
– А что же делать, если от них одни неприятности! Так ты покажешь ему стихи? Это Жак.
– Жак, тот самый, что написал про Тентика, мальчика-соломинку? Если бы он согласился, было бы здорово!
Господи, сколько в жизни будет связано с Поэтом, которому я несла свои стихи! Как я волновалась!
На той квартире у них я была всего один раз. Полная женщина открыла дверь. Молодой человек, который не помещался на диване, длинные ноги упирались в стенку шкафа, качнулся, как гимнаст, и встал. Наверно, я была очень серьёзной, ещё бы, ведь решалась вся моя жизнь!
Вениамин Константинович сидел за огромным столом в крошечном кабинете. Он показался мне очень пожилым, хотя по сегодняшним подсчётам ему было чуть за сорок.
Он читал и хмурился, стихи ему не нравились. Сейчас я понимаю его. Мне и самой странно, откуда эта тишина и созерцательность в моих первых стихах, необъяснимый покой души. Будто всё, что происходит вокруг, не больше, чем рябь на поверхности, а в глубине – тишина, небо вспыхивает зарёю, ивы клонятся к воде, лёгкий дым поднимается к небесам…
Приговор был суров, никаких скидок на возраст. Он и потом цитировал чьи-то слова: начинающих поэтов не бывает, если начал – уже поэт.
– В ваших стихах нет судьбы, одни впечатления. Как прошлогодний снег – сверкал, переливался. Растаял, и все забыли.
Я не спорила. Долгие годы прошли, пока я осмелилась на это. Взяла тетрадку, сказала спасибо…
Плакала уже на улице, всю дорогу. И шли стихи:
На похвалы был критик очень скуп.
А я в мечтах так высоко летаю!
Так что теперь – удариться в тоску,
Решить, что жизнь – ненужная, пустая?
А может, он ошибся в чём-нибудь
И я ему совсем не то читала?