Фиолетовые Письма - страница 2

Шрифт
Интервал


Она приняла первый заказ легко, словно писала чужие письма годы. Клиент остался доволен. За ним появились другие. Мужчины и женщины. Молодые и зрелые. Захлебывающиеся и сдержанные. Ровные и истрепанные. Запуганные и задымленные. Она никогда не видела, не слышала, не встречала своих клиентов. Ни их, ни тех, кому адресовала письма. Все общение с заказчиками шло по электронной почте, где их голос, внешность и характер лишь угадывались в их подборе и комбинации слов, в ошибках или их отсутствии, в тоне и настроении текста. Автора послания она лишь просила заполнить опросник в отношении будущего адресата “своих” писем: возраст, пол, образование, профессия, темперамент, хобби, любимые книги, фильмы, музыка, все, что было известно, чтобы примерно она могла представить своего молчаливого и невидимого адресата. Одноразовые заказчики больше не возвращались, а какие-то невольно обращали ее в создателя целых произведений. Они присылали ей фотографии или сканы ответов на ее первые письма, и тогда писать далее становилось намного легче. Она была лишь связующим звеном, станцией, тем центральным вокзалом, где останавливались поезда-письма для заполнения своих вагонов новыми мыслями и эмоциями, их мыслями и эмоциями, но прошедшими сквозь ее голову и сердце, словно через депо. Платили пословно, всегда исправно, за исключением редких случаев исчезновения и неблагодарения, будь то финансового или словесного. Она прощала и забывала. Очередь из нуждающихся в ее навыке писать их письма удлинялась. Молва разлеталась, а вместе с тем усиливалась и ее занятость.

Иногда усталость и чужие печали утомляли ее так сильно, что она покупала бутылку игристого сладкого итальянского вина – именно сладкого, потому что от него ей хотелось танцевать и взлетать. Она выпивала бутылку за вечер, выкуривала пару мятных сигарет, а наутро не могла встать с постели из-за давления на ее голову чугунной плиты, отлитой за ночь в ее теле сахаром, алкоголем, углекислым газом и никотином. Таблетка не помогала, она знала, что боль не тронется с места до самого вечера, лежала пластом в затемненной портьерами спальне, в сотый раз клялась себе не пить ни капли и не погружаться глубоко и душевно в истории своих клиентов, хотя этот факт и делал ее работу столь востребованной. Она ничего не делала плохо, потому что плохо означало бы неуважение, в первую очередь, к самой себе, ну и ко всем остальным.