– Конечно, нет. Потому что я сильнее.
– Так зачем об этом говорить? – поднимаю резонный вопрос. – Ты сильнее меня. Сильнее своего отца. Сильнее многих. Суть в том, чтобы ты сам в это верил, а не кому-то что-то доказывал.
– О-о-о, – тянет насмешливо и вместе с тем крайне сердито. – Давай только без этой мути, доморощенный психолог, бля.
И садится.
Я молча продолжаю смотреть на город, но едва сдерживаю улыбку.
– Я тебя не закладывала, – сообщаю так же спокойно. – Точнее, не намеренно. Ренат Ильдарович увидел меня в этом халате и спросил, что случилось. А я попросту не умею врать.
– Я не пойму, ты сейчас хвастаешься или жалуешься? – презрительно отзывается на это Кир. – Не умеет она врать… – смахивает с пиццы крышку. Смотрит явно голодным взглядом, но брать не решается. – Признайся, плюнула? Или яду подсыпала?
– Пургена, – сладко улыбаюсь я.
Первой беру кусочек и демонстративно подношу его ко рту. Откусить не успеваю, Кирилл отбирает у меня шмат и сам вгрызается в него зубами.
– Ты без драки ничего не делаешь, животное? – раздраженно укоряю его.
– Этот проверен, – поясняет свои действия.
Я кривлюсь, но тему не развиваю. Молча беру другой ломоть.
Некоторое время просто едим. Пока я заканчиваю со своим куском, Кирилл смолачивает половину пиццы.
– Если бы мама была дома, она бы не позволила Ренату Ильдаровичу тебя ударить, – выговариваю я, промокая салфеткой руки. – Я не сказала ей. Давай завтра вместе…
– Заткнись! Нет, даже думать об этом забудь, – вновь приходит в бешенство сводный братец. Взглядом, который он на меня направляет, можно резать металл. – Никто об этом не узнает, – высекает жестко.
А я пошевелиться не могу.
Смотрю на него, и в груди неожиданно снова становится жарко. Совсем как случилось, когда отчим размахивал ремнем. Только сейчас отчего-то еще яростнее это пламя. Настолько, что нет сил сохранять неподвижность. Все тело горит и разбивает тремором. Хочется немедленно что-то сделать, чтобы почувствовать какое-то облегчение.
Первый такой приступ привел меня на эту крышу. На что способен толкнуть второй?
– Ты меня слышишь? Расскажешь кому-нибудь, считай, ты труп. После такого точно церемониться не стану, – рассыпается братец в угрозах. – Ты меня, блядь, мать твою, слышишь?
Он не рявкает, но в его голосе отчетливо пульсирует ярость. Она перетекает в меня, как ток. И вызывает страх, который трудно игнорировать, как бы я ни храбрилась.