Нахлынуло.
Оторопь. Ласковая сила и властная нежность. Холод короткого северного лета. И почему-то – горечь, словно ждало что-то страшное, неотвратимое.
Влас невольно поёжился, сглотнул. Но лик в камне уже таял, растворялся, бледнел, а сам камень быстро терял прозрачно, вновь сталовился полупрозрачно-белёсым.
Миг – и словно не было видения.
Хрусталь и хрусталь.
– Что это такое? – внезапно осипшим голосом спросил Влас неизвестно у кого. Покрутчики переглянулись и промолчали. А невесть откуда появившийся вдруг Спиридон сурово сказал:
– Помалкивай про то, парень, – впервые назвал его парнем, а не зуйком. – Не стоит про такое болтать попусту. Она лик свой не для того показывает.
– А для чего? – не мог опомниться Влас.
– Сказать может что хотела, – пожал плечами Спиридон. Потыкал носком бахилы окровавленную моржиную морду. – Может предупредить о чём.
– А… а кто она?
– Не болтай зря, говорю, – разозлился хозяин а́рабы.
Влас умолк, поняв, что внятного ответа не дождётся.
Сзади вдруг кто-то свистнул. Оба, и Спиридон, и Влас, обернулись.
С моря подходили суда.
Справа над волнами то возникали, то терялись косые паруса, уже можно было различить топсель, грот и фок. Гафельная шкуна, – понял Влас и почти тут же опознал Спиридонову «Троицу». Шелоник гнал шкуну прямо к берегу Матки и там, на борту, держали все паруса разом.
– Справа – наши, – уверенно сказал Спиридон. – Вовремя идут, через неделю как раз Иванов день.
А́раба за прошедшие полтора месяца набила зверя и наловила рыбы вдосталь, чтобы нагрузить трюмы «Троицы».
Второе судно, левее, заходило от материкового берега, – два прямых паруса, фок и грот. Бриг? Бриг.
«Новая Земля»?
Влас замер, сам не веря своей догадке. Хотя, впрочем, чего было дивиться? И в прошлом году, и в позапрошлом лейтенант Литке ходил на «Новой Земле» именно к Матке, и а этом году, отец не раз зимой говорил, тоже Матки им не миновать.
И почти тут же Спиридон странно хмыкнул и сказал, хлопнув Власа по плечу:
– Отца встречай, парень. Фёдор Петрович сюда правит.
В костре трещал плавник. Отражение огня плясало в волнах, разгоняя отражение светло-серого ночного неба. Тусклое солнце висело над самым окоёмом, касаясь кромкой волн и скал, а в другой стороне над волнами проливала на море полотнища бледно-зеленоватого света полная луна. Пахло рыбой и гниющими водорослями. В медном котелке гулко булькала каша.